БАЯНИСТ И ФОТОГРАФ.
ОБЩЕЕ РАССТОЯНИЕ ПРОГУЛКИ — 3 КИЛОМЕТРА.
!!!ПРЕДУПРЕЖДАЕМ!!! ВСЕ, КТО НЕ ПОЙДУТ, — МНОГО ПОТЕРЯЮТ!!!»
Ставка была беспроигрышной. После завтрака у входа собралась молодежь — рабочие, студенты, — счастливые оттого, что отдыхают и окружены такими же веселыми и жизнерадостными парнями и девчатами. Потянулись толстяки с апоплексической шеей, рассчитывающие сбросить хотя бы пять кило, и увядшие девы, четырежды за день меняющие свои экстравагантные наряды в тщетной надежде заполучить жениха.
Пока шли, огибая столовую и кухню, на соседнюю поляну, Жора-баянист, фальшивя, наигрывал на аккордеоне «Ой, рябина, рябина». Добравшись до «Обрыва любви», Жора-экскурсовод рассказывал трогательную историю о том, как «в далекие времена крепостной помещик зверски задушил здесь крепостника-парня, жениха загубленной девушки из соседней деревни». Затем Жора-фотограф выстраивал группу возле сломленной бурей березы, брал у своего «ассистента» Васи, шестнадцатилетнего сына уборщицы, аппарат «Фотокор» и запечатлевал отдыхающих.
Утром, сидя на плюшевой тумбочке в вестибюле, Жора бойко, как бывало в пригородных поездах, торговал карточками.
Едва доход от снимков иссякал, Жора устраивал «музыкальную» или «литературную» викторину на приз, спрашивал, «какая картина Тургенева изображает событие, происходившее 300 лет назад, во времена Наполеона», вручал призы: толстому дяде — надувную резиновую рыбку, а меланхолической деве — розовую распашонку.
С особым подъемом он объявлял о «вечере художественной самодеятельное! и силами сотрудников дома отдыха» и вывешивал уцелевшую с былых времен афишу о полете. «Зарядившись» для храбрости двойной дозой, он показывал немудрящие номера на трапеции и лихо отбивал чечетку, предупреждая:
— Танец загнивающего капитализма, так называемая чечетка. Я именую этот номер «Акула».
Происходили с Жорой и казусы. На очередном «вечере отдыха» он покачивался и едва не падал. Прикладывая руку к красному (возможно, от солнца) лицу и икая, он скорбно произносил:
— Переутомился… Один… Но меня всему учили, и я все делаю. Простите….
И ему прощали: и добродушные отдыхающие, которым во время отпуска Нравится все, кроме дождя, и директор дома отдыха.
Этот директор большую часть времени проводил в своем коттедже, в кругу семьи. Изредка он с гордо поднятой головой проходил мимо стройки нового корпуса, возводимого не то третий, не то четвертый год. Наряду с этими отдельными недостатками у него было и несомненное достоинство: в тот же день, как поспевала клубника, несколько лукошек этой вкусной ягоды молниеносно нарочным отправлялись в город «нужным» людям. Впрочем, в зависимости от сезона клубника заменялась яблоками «золотой ранет», грушами «фердиианд» и другими дарами природы.
…Время шло. К «Поляне расставания» и «Обрыву любви» прибавилась «Роковая аллея», к истории о «крепостном помещике» — легенда о двух влюбленных, аппарат «Фотокор» был заменен «Зорким», сын уборщицы Вася взялся за ум, окончил школу и пошел работать. Как говорил древний философ, все течет, все изменяется.
А Жора Кусачкин никуда не уходил. Он нашел свое призвание.
Да. я совсем забыл сказать, что директором дома отдыха являлся Семен Иванович Козырь — бывший Сеня, друг Жоры.
ТАЙНА
В районном коммунальном отделе все сотрудники, начиная с курьера Миши, зарабатывавшего себе стаж для поступления в институт, и до бухгалтера Галины Павловны, готовящейся к выходу на пенсию, считали, что заведующий Матрехин держится на работе только заботами жены, женщины боевой, активной и занимающей немалый пост.
И не без основания считали.
Матрехин, как говорится, хотя и не раз был в темя колочен, все равно разумом непрочен. Для солидности он носил усы, однако и про то люди нашли острие слово: под носом-де взошло, а в голове и не посеяно.
Заместитель и разные специалисты и думали и делали за него, а он только руками водил да на совещаниях зачитывал справки и материалы, подготовленные ему заранее. Но все равно дела в райкомхозе шли плохо.
И вот чудо из чудес: стал Матрехин другим. Почти, можно сказать, переродился.
Началось с того, что председатель горсовета прислал ему бумагу насчет открытия Бюро добрых услуг, а всем известно, что это — дело хлопотное. Матрехин спокойненько распорядился:
— Не выполнять.
И что ж вы думаете? Назавтра известие: переводят председателя горсовета за тридевять земель, следовательно, он больше не фигура, а его бумага веса не имеет.
Люди решили:
— Не иначе как Матрехина жена предупредила.
Но сразу же новый факт: с отчетом за август бухгалтерия явно запаздывала, и причина та, что в эту работу некстати вклинился турнир по домино между комнатами № 3 и № 4. Страсти среди счетоводов так разгорелись, что «козла забивали» нередко и в служебное время. Матрехин вызвал главбуха Галину Павловну и сказал:
— С отчетом не спешите.
И вдруг — бах, сверху директива: месячная отчетность отменяется, а вводится квартальная.
Ну тут жена заведующего ни при чем. Так решили все.
Переродившийся Матрехин стал собирать совещания и высказывать (хотя и по бумажке) дельные предложения насчет животрепещущих вопросов бытового обслуживания населения.
Но что особенно удивительно: Матрехин стал другим человеком и внешне. Раньше он ходил заросший, как житель какого-нибудь одинокого острова, так что не отличишь, где кончаются усы и начинается борода, а тут его каждый день стали видеть в райисполкомовской парикмахерской. Нежнейший запах одеколона «В полет» весь день слышался не только в кабинете заведующего, но и в приемной.
Ответственная жена Матрехина, до которой дошли слухи о чудесном перерождении ее мужа, подумала: а не продвинуть ли его куда-нибудь повыше, коль скоро он обнаружил могучий талант руководителя и растет на глазах ошеломленных сотрудников.
Пролетел месяц. Промчалось два.
Вдруг…
Суеверные старухи сказали бы, что Матрехина сглазили. А в районных организациях все развели руками: дела у Матрехина, которые вроде бы шли на лад, опять поползли вразброд. А он, превращавшийся в работника осведомленного и даже многое предвидевшего, опять стал пентюх пентюхом: ничего не знает, ничего не умеет.
Тут чувствовалась какая-то тайна.
Но единственный человек, способный ее раскрыть, никому и ничего не сказал да и сказать не мог, ибо уволился в связи с переездом в областной центр.
Это парикмахер, мудрый Миней Михайлович. Его закуток под лестницей в исполкоме никогда не пустовал. Так уж повелось, что мир еще не видывал молчаливого брадобрея. Севильский цирюльник не исключение, и Миней Михайлович — тоже. К нему слетались волнующие новости района, и он оказывался в курсе всех событий, происшествий, начинаний и предположений, всему давал свою толковую оценку и знал, как решить любой головоломный вопрос. Завкоммунхозу
