был, Дмитрий Иванович, сейчас всего и не вспомню, сесть с ручкой надо.
– С ручкой?
– Да, что же это такое сегодня! – Про себя выматерился Брехт. Перри ещё лет через тридцать начнёт перья выпускать. Теперь ещё и перьевую ручку придётся изобретать. Хотя, ограбить англичан – это богоугодное дело.
– С пером естественно гусиным. Это у нас поговорка семейная. Перо же в руке держат. Вот ручкой его и называли папан и маман. И мне передалось.
– Хорошо, только не тяните с этим, дорогой Пётр Христианович. Ваш тост про Матушку Государыню по всему Петербургу разошёлся. Божественно. А теперь ещё это «Чудное мгновение». Завидую вам. Редкий дар пиита у вас. А я бьюсь и бьюсь, и понимаю, что ваших высот, граф, мне не достичь. – Обер-прокурор шмыгнул носом, и, так и продолжая шмыгать, потянул Брехта за руку в соседнюю комнату.
– Вот тут и почил в Бозе (уснуть в Боге) Александр Васильевич. А вон, на бюро, в углу, его саквояж с бумагами и в самом бюро в ящиках ещё есть. Только вы уж письма обещайте не читать. Там личное.
– Торжественно клянусь.
– Что ж, распоряжусь кофею вам сюда подать. – Хвостов опять шмыгнул носом и удалился.
Брехт огляделся. Комната была большой и от этого казалась пустой. Стояла у стены оттоманка. Рядом лавка. Широкая, на которых спят. Вдоль противоположной стены с четырьмя окнами на Крюков канал стояло несколько венских стульев между окнами. И в углу рядом с окном стояло это самое бюро. Старенькое, кое-где поцарапано. На одном из ящиков отломана деревянная пимпочка – ручка. Бедненько.
Только Пётр Христианович стал выдвигать ящики, как опять пришёл хозяин с девкой рыжей-конопатой, которая поставила на подоконник поднос серебряный с малюсенькой фарфоровой чашечкой, в которой было кофе. Запах пополз по комнате, забрался Брехту в нос и дал команду отложить архивариусные дела и заняться организмом. Нужно пять таких чашечек и пару пирожков этих божественных с малиной.
– Пётр Христианович, не буду вас больше беспокоить. Съезжу в Синод. Дел за несколько дней должно быть накопилось.
Брехт вчера проходил по Сенатской площади. Здания Сената и Синода ещё нет. Позднее построят. Синод сейчас располагается в здании Двенадцати коллегий, которое находится на Университетской набережной Васильевского острова. Напротив Английской набережной. Блин. А ведь ему нужно было вчера появиться там. Посмотреть на дом, на Галерной, где сейчас поселился новый английский посол барон Аллейн Фицгерберт. Пора засвидетельствовать ему своё почтение.
– Дмитрий Иванович, а можно мне и завтра прийти к вам, вон сколько бумаг. Боюсь, не успею сегодня.
– Да, хоть переселяйтесь. Не стесните и Марфе Васильевне – хозяйке нашей приятно будет. Скрасите разговором скуку хозяйки дома. Опять же Ин… Опять же и мне вечерами будет с кем словом обмолвиться.
– Спасибо дорогой Дмитрий Иванович, так, наверное, и поступлю. Голова трещит Дмитрий Иванович, нельзя попросить диву вашу рыжую принести ещё четыре таких чашки кофею и пирожки эти божественные с малиной.
– С удовольствие. Дак, может вам в столовую подать и жена моя – Аграфена Ивановна скоро завтракать будет.
– Нет, спасибо, Дмитрий Иванович, неизвестно, сколько у меня времени осталось. Завтра последует команда в Москву отбыть и придётся. А хотелось бы с мыслями генералиссимуса нашего ознакомиться о методах борьбы с узурпатором.
Глава 4
Событие девятое
Нет обороны – заклюют и вороны.
Кто незваный лезет к нам, тот получит по зубам.
«Надо крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке».
Александр Невский
Брехт поседел, стараясь понять хоть один листок из сотен, что оказались в ящиках. Мрак. Суворов писал на французском в основном. При этом грамоте был обучен хреново. Буквы другие вставлял в слова, падежи и склонения путал. А ещё предложения прерывал, где хотел. Тезисы или конспект человека – студиозуса за лектором не поспевающим записывать. Там же, где Александр Васильевич писал по-русски, было в сто раз хуже ещё. Он не знал ни каких правил, почти церковно-славянский текст с беспрерывными предложениями без знаков препинания.
Ещё одной фишкой было у генералиссимуса вставлять русские слова во французский текст и наоборот – французские в русский. Получалось вообще феерически: «пяххоттных вataillonы». Побившись десяток минут и так и не поняв до конца ни одного предложения, Брехт сел к окну, уставился на муху, засохшую между рамами, и стал думу думать, допивая пятую чашечку кофею. Такая замечательная идея, как написать несколько «советов» от генералиссимуса потомкам трещала по швам. Просто же. Вырыть окопы по всей длине Бородинского поля в три эшелона. Или в пять. Натянуть перед ними колючую проволоку и нарыть ямок небольших, для коняжек. Конная атака захлебнётся, и по ней картечью орудийной вдарить и залпами ружей. Пешую атаку тоже остановить картечью и оружейным огнём, а пока она эта вражеская пехота не знающая, как преодолевать заграждение из колючей проволоки, натянутой перед окопами в три, а то и пять рядов, будет эти заграждения преодолевать, заваливая трупами, солдатушки будут стрелять и стрелять почти в упор из-за бруствера в противника. Контрбатарейной борьбы не надо. Ядра французские не плотные ряды полковых колонн будут выкашивать, а просто тратиться вхолостую. Пусть себе летают. Ну, даже если одно и залетит в окоп на излёте, это в тысячи раз меньший урон, чем французская артиллерия нанесла русским полкам при Бородино в реальной истории. И не надо в этом сражении наступать. Пусть наступают французы, им деваться некуда. Наступающая сторона, при вот такой правильной обороне несёт потери в десять раз большие, чем обороняющаяся. По разным данным русских погибло в той битве от тридцати до пятидесяти тысяч. Пусть тридцать. При сражении от чистой обороны можно просто уничтожить полностью армию узурпатора на этом поле. Триста ведь тысяч получится погибших французов. А ночью на деморализованный лагерь противника пустить кавалерию, нет, гусары безоружных французиков, австрияк, прусаков, испанцев и прочую нечесть рубить не будут. Невместо. Честь! Пустить казаков и татар с башкирами, казахов, вновь приобретённых, пригласить. Горские племена. Что захватите, то ваше, и за каждую голову рубль серебром. И никакого Ватерлоо не будет. Ни один не вернётся домой. Не нужно будет мириться с Прусаками и Австрийцами. Вся сохранённая армия сначала полностью уничтожит Пруссию, разорив её. Всё вывезти, всю промышленность, заставить лучшего друга Александра Фридриха-Вильгельма III все здания каменные в стране разобрать, для чего мобилизовать всех немцев на эту нужную работу. А потом обложить контрибуцией такой большой, чтобы лет сто выплачивали, и денег не оставалось ни на развитие промышленности, ни на
