блестящих глаз. Огромный, темно-серый, почти черный, волк.
Ее волк.
Его глаза всегда казались ей золотистыми. Когда он был еще щенком — месяц от роду — его глаза были голубыми, младенчески безмятежного небесного цвета. Но не бессмысленными, как часто бывает у младенцев. Уже тогда — умными. И уже тогда Марго различала в их глубине золотистые прожилки. В день их первой встречи Марго было двенадцать и один месяц, а ему — один месяц, разница в двенадцать лет, день в день. Он был таким забавным — мохнатый колобок с неуклюжими толстыми лапами, мягким плюшевым жемчужно-розовым брюхом. Играя, он иногда прихватывал своими острыми зубками руку Марго — но никогда не делал ей больно, держал ее руку очень бережно и осторожно, и улыбался — так, как могут улыбаться дети и некоторые звери. Искренне и доверчиво.
Через несколько лет забавный щенок превратился в могучего и безжалостного зверя. В убийцу, душащего кроликов и оленят для утоления голода. В убийцу, способного легко и не задумываясь перегрызть горло человеку. Маленькая девочка, которая, смеясь, бесстрашно вкладывала ладошку в щенячью пасть и ласково поглаживала мягкую бархатистую шерстку на мордочке волчонка, выросла. И, через несколько лет, холодным осенним вечером, дрожа от холода, пришла в лес — чтобы позволить волку убить ее.
Так, как прошлой ночью он убил человека, для которого она надевала это платье.
…Когда он повзрослел — в полгода, или чуть больше, его глаза изменили свой цвет. Так, как это часто бывает с детьми — человеческими и звериными. Безмятежная голубизна в его глазах потемнела — до светло-карего, почти рыжего цвета. Золотистого — если вглядываться в них пристальнее. Цвета нежности — когда он смотрел на Марго.
Цвета смерти — когда он смотрел на Марго сейчас.
Марго смотрела, как он идет, и думала, что еще несколько шагов — и он приблизится достаточно, для того, чтобы прыгнуть. Прыгнуть — и разорвать ей горло.
…Разорванное горло — черная рана вместо шеи, бледный треугольник запрокинутого подбородка, гримаса, закостеневшая на неподвижном лице. Незнакомая гримаса — на знакомом лице. Ужас и безнадежность. Ужас — потому что он успел понять, что происходит; безнадежность — потому что он понял это слишком поздно. Поздно, для того, чтобы хотя бы попытаться сопротивляться — звериному телу, придавившему к кровати, клыкам, крошащим позвоночник. Ужас и безнадежность, навсегда исказившие глаза, которые Марго помнила веселыми и влюбленными, и губы, вкус которых Марго еще помнила на своих губах. Вкус… как насчет вкуса крови? И запаха, приторного, сладковатого запаха крови, толчками выплескивавшейся из рваной раны — черной дыры с клочьями сухожилий, на том месте, где должна быть шея…
«Я не должна об этом думать,» — Марго попыталась справиться с тошнотой, подкатившей к горлу. Так, как будто она сейчас чувствовала этот запах. И вкус. Как будто запах и вкус крови въелся в это воспоминание, а воспоминание въелось в память. И теперь его никак не вырвать оттуда. Разве что вместе с памятью, дыханием и жизнью… Разве что, перегрызть горло — той, которая все это помнит.
Марго смотрела, как он идет, и как смерть пылает в его золотых глазах. Смотрела, вцепившись замерзшими пальцами в дрожащие плечи. Запоздало понимая, что ей не следовало сюда приходить. И что, если сейчас она развернется и побежит, это все равно ничего не изменит. Ни в том, что уже произошло, ни в том, что произойдет несколько секунд спустя — когда волк, медлительно и неохотно растягивающий свой каждый шаг, подойдет достаточно близко…
Ей не следовало приходить сюда. И не следовало еще много чего делать в своей жизни… Интересно, почему, она всегда понимала все слишком поздно, для того, чтобы что-нибудь изменить?…
Волк припал к земле на напрягшихся перед прыжком лапах. И в этот миг, Марго, уже почти утонувшей в адовом пламени его глаз, показалось… Всего на миг, наверное, последний, оставшийся… Показалось, что это все, происходившее с ней и волком, просто привиделось — в завораживающей пляске золотистого костра, куда она засмотрелась слишком долго. И сейчас в ее дрожащее плечо вцепится костлявая и властная старухина рука, и язвительный, с хрипотцой, голос поинтересуется:
— Ты опять не слушаешь меня, Марго?
Марго (12). Май
— Ты опять не слушаешь меня, Марго? — язвительный, с хрипотцой, старухин голос каркнул в самое ухо сгорбившейся возле костра двенадцатилетней девочки, заставив ее вздрогнуть. Костлявая рука вцепилась в тонкое плечо Марго.
— Может, ты думаешь, что я совсем выжила из ума и решила развлечь пустой болтовней саму себя и окрестные камни, а, девочка? — ехидно поинтересовалась старуха. — А может, ты думаешь, что я сварю похлебку из твоих горючих слез? Чтоб все это добро не пропадало даром?
— Я и не думала плакать, — сердито сообщила Марго, щуря слезящиеся (от дыма, конечно же) глаза.
— Да ну? — изумилась старуха. — Может, я сослепу перепутала слезы со смехом? И то, девочка, в иных обстоятельствах это до того похожие вещи. По бессмысленности, во всяком случае.
Марго украдкой покосилась на ее морщинистое задумчивое лицо, от удивления раздумав плакать. И попыталась сообразить, смеется ли над ней старуха — или говорит серьезно. Иногда это было очень трудно понять.
— О чем я только что говорила, Марго? — резко спросила старуха. Марго вздрогнула. Потому что старухин голос вдруг перестал быть хриплым, язвительным и неторопливым — словом, старческим, а вдруг помолодел и затвердел — и вопрос обжег Марго, как щелчок плети.
— О..о том, что мы должны дождаться луны, — запнувшись, ответила девочка, немного испуганная этим незнакомым и звонким, как клинок, старухиным голосом.
— Ну? Дальше, — потребовала старуха, уставившись на Марго черными провалами своих глазах, в которых плясал огонь. — Почему?
— Потому что ты собираешься… — неуверенно начала Марго, чувствуя себя так, как не чувствовала уже давно. Просто маленькой и глупой девчонкой, которая сделала что-то не так. И теперь робеет и запинается перед этой строгой женщиной с огненными глазами — прямой, строгой, высокой и разгневанной — и совершенно непохожей на прежнюю сгорбленную старуху.
— Потому что ты всегда пропускаешь мимо ушей самое главное, Марго. И когда-нибудь это будет стоить тебе жизни. Я говорила, что луна — это зеркало. И время от времени необходимо смотреть в зеркало, Марго. Чтобы узнать, кто ты и какая ты — на самом деле. И чтобы не забыть это. Ты поняла?
Марго торопливо кивнула.
— Ты должна понимать, что ты делаешь, девочка. Иначе это все не имеет смысла, — она вздохнула, и бездонная глубина ее глаз как
