Почему бы им не забрести сюда?
— Это только для солдат? Или нам тоже разрешается играть? —спросил Кули.
— Нет, нет! Любой может играть. Важно, чтобы не переставали пить. В этом весь смысл,—объяснил Смит,— держать здесь людей подольше и вызывать у них жажду.
— Настоящий маленький притон,— сказал Кули.— А вы не собираетесь пригласить нескольких женщин в комнату за баром?
— Я бы сделал это, если бы разрешалось. Должны же эти парни как-то развлекаться. Но вы меня знаете, я предпочитаю соблюдать закон.
— И все же,— сказал Кули,— бильярд будет в основном приманкой для солдат. Ни у кого здесь, в городе, нет времени играть в бильярд. Уж не хотите ли вы нарушить равновесие, которое здесь существует, и превратить свое заведение в место постоянного сборища солдат, а?
— Их деньги не хуже, чем у других. И у нас здесь очень мало мест, где они могли бы их потратить.
— И все-таки,— продолжал Кули,— странные вещи происходят на этих базах. Они, например, неожиданно закрываются.
— Ну что же! Если это случится, у меня еще останется продовольственный магазин и почтамт. А где еще вы сможете выпить пива? Поедете в Туэле? В такую даль?
— Пожалуй, вы правы,— согласился Кули.— Вас голыми руками не возьмешь.
Ишида уже слышал этот спор. Смит обожал армию лишь потому, что она приносила деньги в его кассу, и значит, и в его карман. Кули не любил армию, не любил с той весны, когда передохли все овцы в долине из-за опытов с газами, поражающими нервную систему. Кули бегал тогда с ранчо на ранчо, пытаясь вылечить больных овец, а эти армейцы ему только голову морочили. Хозяева овечьих ранчо не понесли убытка. Армия им выплатила по пятьдесят пять долларов за овцу, которая стоила самое большее тридцать. Но Кули было плевать на деньги. Он говорил, что это дело принципа, его больное место.
Ишиде казалось странным, что Кули принимал так близко к сердцу эту историю с овцами. А что, если бы на месте овец оказались люди? И еще более странным казалось ему, что Кули в его возрасте удивлялся тому, что правительство способно врать. Сам Ишида знал, на что способно правительство. Не зря он провел четыре года за колючей проволокой, где на него обрушивались целые потоки лжи.
Смит снова вынырнул из-за стойки и прошел в главный магазин, в одном углу которого приютилось почтовое отделение Тарсуса. Ишида оглянулся и увидел, что у окна стояла миссис Дженкинс с приготовленной для взвешивания и отправки посылкой. Ишида подумал, что даже с толпой девиц в заднем помещении этот бар не притягивал бы солдат, ищущих приключений. Смит совсем свихнулся. Но черт возьми! Все они тут свихнулись.
Когда Смит возвращался в бар, раздался гул. Ишида был уверен, что это обычный грозовой раскат, и он представил себе ряд свежепосаженных бирючин, которым посчастливилось получить с неба немного дополнительной влаги. Естественная поливка в первый день посадки — благо. Какое счастливое совпадение — может быть, все они примутся. Но Кули провел рукой по своим взъерошенным седым волосам и сказал:
— Опять они начали, ваши солдатики.
— Кто? — спросил Смит.
— Это самолеты из Уэндовера преодолевают звуковой барьер. От их упражнений лопнуло стекло картины, которую мне подарили внуки с неделю назад.
— Подумаешь, потеря невелика,—заметил Смит.
— Потеря? Но чего ради? — зло спросил Кули.— Не понимаю, черт возьми, что они там делают? Это же сплошное жульничество!
— Нет! Нет! Ничего подобного,—сказал Смит со всей серьезностью.— Я говорю не о том, что в мой карман теперь перепадет на несколько долларов больше. Или о том, что эти базы приносят пользу местной экономике. Я говорю лишь о том, что они делают большое дело для защиты нашей страны. Их работа обеспечивает нам безопасность. А вы видели эти контейнеры там, за Офиром? В основном это остатки газа от первой мировой войны.
Ишида знал, что Смит имел в виду оружейные склады в Южном Туэле, где иприт и люизит хранились в громадных резервуарах, наподобие газгольдеров нефтеочистительного завода. Ряды резервуаров тянулись, насколько мог видеть глаз, и уходили за холмы.
— Мы же не собираемся когда-либо применять иприт,— ворчал Кули,— и вы знаете это.
Смит на минуту задумался и ответил:
— Главное, что у нас имеется такое оружие. Вот единственная причина, почему немцы не применяли его во вторую мировую воину, и единственная причина, почему корейцы не применяли и вьетнамцы не применяют. Они знают, что оно у нас есть, и боятся, как бы мы не ответили тем же — не хуже их. Вы просто сам не свой после этого дела с овцами.
— Конечно, я сам не свой,— резко ответил Кули.— Что это за безопасность, что это за правительство, что это за армия, если все они врут! Я мог бы спасти этих овец на семьдесят процентов, если бы они прямо сказали, что же там случилось, и признали свою ошибку. Черта с два! Для этого они слишком недосягаемы и могущественны. Я вам уже говорил, что, когда военные ускользают из-под гражданского контроля, из-под нашего контроля, страна оказывается в ужасном положении.
— Вы думаете, что знаете больше, чем генералы? Вы думаете, что знаете лучше, чем люди из Вашингтона, как надо поступать? — спросил Смит.
— Я этого не утверждаю,— сказал Кули.— Я только сказал, что после того, как люди тебе соврали, им трудно доверять. Так или нет?
«Страсти разгораются,— подумал Ишида,— оба настроены серьезно». Хотя он и не был особенно близок ни с тем, ни с другим, оба считались его приятелями. Оба к нему хорошо относились, к тому же он не любил, когда люди спорят из-за чепухи.
— Это совсем не самолет,— сказал он.— А гром, обычный гром.
Спорщики посмотрели на Ишиду, потом друг на друга и рассмеялись.
— Ну что ж,— сказал Кули,— в этом споре выигравшего нет.
Он допил пиво, встал и выбрал сигару из коробки, стоявшей на углу стойки. Положив на стойку доллар, он подождал сдачу и сказал:
— Ну, мне пора ехать в резервацию, там через пару часов кобыла ожеребится. Я должен за ней присмотреть.
— Будьте осторожны,— сказал Смит.
— Вы тоже,— ответил Кули.— Увидимся, Джим. Он махнул рукой и вышел в сгущавшиеся сумерки. Ишида остался сидеть, допивая пиво. Он смотрел на зеленый прямоугольник бильярда. Затем подошел ближе, поставил стакан на борт и
