ту эпоху, когда создавалось произведение. «Перед тем, как прибегнуть к искусству, – пишет Шлейермахер, – нужно (…) уподобиться автору объективно (изучив внутреннюю и внешнюю жизнь автора), однако этого можно добиться лишь путем «истолкования», изучая произведения автора и получая, таким образом, представление об авторском словаре, характере и обстоятельствах жизни» [2, 64–65]. Этот путь ставил задачу постижения изначальных значений художественного текста. По мысли философа, любое из них должно пониматься в изначальном контексте, т. к. произведение создано представителями определенной эпохи и для своих современников. При этом ученый утверждал, что смысл художественного текста никогда не сможет быть понятым до конца.
Казалось бы, последнее утверждение давало дорогу плюрализму интерпретации, который, однако, не реализовался в контексте шлейермахеровской парадигмы. Установка же на контекст авторской эпохи, выраженной в следующих словах ученого: «художественное произведение укоренено в своей почве, в своем окружении. Оно уже теряет свое значение, если вырвать его из этого окружения и передать в обращение, оно тогда напоминает нечто, что спасено из огня и теперь хранит следы ожогов [3, 111], чревата опасностью консервации произведения искусства, его короткой исторической жизни. Установка на реконструкцию изначального смысла авторского текста делает работу интерпретатора не творческой (что коренится в самом явлении понимания), а репродуктивной. Таким образом, в ту пору еще нет осознания диалектической роли интерпретации, когда произведение искусства, живя в культуре и обрастая новыми смыслами, остается, при этом, равным самому себе. Однако, многие мысли Шлейермахера остались актуальными и по сей день.
Нет однозначного мнения относительно того, имел ли право, по мнению Шлейермахера, интерпретатор вносить в текст свой собственный смысл. Однако ученый признавал, тем не менее, вслед за Кантом, что читатель может понять текст даже лучше, чем его автор. Для нас важно то, что в учении Шлейермахера утверждается идея диалога, которая по сей день остается актуальной.
Следующим этапом развития герменевтики является творчество Вильгельма Дильтея (1833–1911). Его позиция во многом продолжает шлейермехерскую: он, так же, как его предшественник, считает интуицию главным средством понимания художественного текста. Признавая большое значение интуитивному пониманию, ученый утверждал, что лишь интуитивно постигается целостность предмета, который должен быть рассмотрен долее уже с использованием логических средств. Солидаризируясь с мыслителями эпохи романтизма, он полагал, что интерпретатор может лучше понимать текст, чем его автор, которому не дано понять всю бесконечность и глубину своего творения. При этом основной задачей интерпретатора философ считал реконструкцию авторского смысла, т. к. автор, по его мнению, есть главная фигура интерпретации.
В. Дильтей разделил человеческое знание на две части: «науки о природе» и «науки о духе» (для нас – это науки «точные» и «гуманитарные»), считая, что нельзя методы одной науки использовать в другой. Так, если средством науки о природе является объяснение, то для наук о духе – понимание. Науками, которые должны превалировать в гуманитарной сфере, В. Дильтей считал антропологию и психологию. Последняя, как полагал ученый, должна быть дополнена герменевтикой, т. е. «понимающей психологией», которая, с помощью переживания, способна выявить внутреннюю смысловую структуру как самого автора, так и его текста, и его эпохи.
По мысли В. Дильтеля, чтобы войти вглубь того или иного произведения, надо идентифицироваться с его автором и его миром, становясь поочередно то Гете, то Шекспиром или Шиллером. Эта мысль чрезвычайно важна для музыканта-исполнителя, который, вживаясь в душевный мир композитора, также должен становиться то Бахом, то Рахманиновым и т. д. Понимая метафоричность этого утверждения, мы не можем не увидеть в нем рациональное зерно.
В. Дильтей как представитель направления в философии, называемого «философией жизни», выделяет три типа проявления жизни: понятия, суждения, умозаключения (1); поступки (2) и «выражения переживания» (3). Для нас особенно важно последнее, т. е. третий тип проявления жизни, т. к. на художественном выражении основаны литература, живопись и другие виды искусства.
В художественном тексте, считает В. Дильтей, всегда есть какая-то доля бессознательного. Для его познания нужны особые методы, которыми, по мнению философа, могут служить «сопереживание», «вчувствование», «симпатическое проникновение во внутренний мир другого». «Тем самым, во всяком понимании есть нечто иррациональное, коль скоро иррациональна сама жизнь; понимание не может быть никогда репрезентировано формулами логических операций» [4. 23]. Так как внутренняя жизнь человека представлена ему непосредственно, Дильтей предлагает здесь в качестве основного метода исследования самонаблюдение.
В. Дильтей не обходит молчанием один из основных вопросов герменевтики, т. е. вопрос о самой возможности понимания. Как считает философ, возможности понимания заложены объективно в недрах историко-культурной общности, где живет и действует человек. Для решения этого вопроса Дильтей вводит в контекст своих исследований категорию «общность». Любое состояние индивидуального сознания, по его мнению, выражается в словах, поступках, жестах, выражениях лица. Все это может быть объективировано, выражено вовне в национальном устройстве языка, в структуре общественных отношений и общественных организаций. Кроме того, смысл не принадлежит только одному индивиду, а является достоянием многих людей. Таким образом, общность того, что было названо, выступает основой понимания и объясняет тот факт, что, при всей неповторимости душевного строя каждого человека, все же понимание людей друг друга не только возможно, но и необходимо, т. к. без этого понимания общество не смогло бы существовать.
В. Дильтей, вслед за Ф. Шлейермахером, считал, что «искусство интерпретации состоит в умении видеть невидимое, не лежащее на поверхности, ментальное, а именно, увидеть то, как определенные черты индивидуальности автора текста, которые «навязаны» ему внешними обстоятельствами в процессе воспитания или в течение его жизни, внешними условиями его существования, а также внутренние черты его личности, такие как здоровье, характер, темперамент, сила воли, талант, политические взгляды, мировоззренческие установки и пр., влияют на характер произведения» [5, 25–26]. Одно из достижений В. Дильтея можно увидеть в том, что как философская наука, герменевтика стала у него теорией познания общественно-исторической деятельности, а как исследование процедуры понимания она стала логикой наук, исследующих историю и культуру.
В XX веке отношение к художественному тексту представляет пеструю картину. Эта проблема рассматривается в контекстах разных наук: структурализма, семиотики, «рецептивной эстетики», «мифокритики», психоанализа, постструктурализма, герменевтики. И в каждой из отраслей знания предлагается собственная концепция. Если вспомнить триаду: автор – текст – читатель, то и в ее недрах происходят изменения. За самодостаточность текста выступают структурализм и семиотика, права, читателя утверждает постструктурализм. Не случайно, в эпоху постмодернизма возникает столь часто упоминаемая нами «гиперинтерпретация». Права же автора всегда защищала герменевтика. Видимо, именно с этим ее качеством связан «герменевтический бум», возникающий на Западе в 70-е годы XX столетия, явившийся протестом против чрезмерной вольности в трактовке авторского текста.
Герменевтика XX века становится, наряду с экзистенциализмом, ведущей философской наукой. Именно в ее контексте
