она светилась во тьме? Я выключил свет, чтобы проверить воспоминание. Она светилась, как и вчера. И бусинка тоже…
Не знаю, что мне больше нравилось: монетка или бусинка. Монетка была странно расписана. На гербовой стороне в верхней части расположены были шесть звездочек. В правильном порядке. Мне почему-то вспомнилась эмблема атома. И верно. Если по этим точкам-звездочкам построить шесть эллипсов, то как раз атом и выйдет. В нижней части в монете была просверлена крохотная сквозная дырочка, и прямо из нее поднимались, расходясь, две прямых линии. Словно два луча, встающих неизвестно откуда, из какой-то бездны. У обода монета была испещрена значками непонятного письма. Мне тогда же показалось… кстати, я все время говорю «показалось», а надо бы говорить что-то вроде «узналось»… если б я мог узнать то, что знать невозможно. Итак, мне тогда же показалось, что этому письму больше нету аналогов. Значки того же письма, но другие, были и с обратной стороны; на этой стороне был изображен — по грудь — человек. Конечно, в таком маленьком изображении мало что разберешь, но, глядя на него, я почему-то подумал, что этот человек весьма смахивает на моего дядюшку. Да, если угодно, было некоторое сходство и со мной самим; но с дядюшкой больше. Впрочем, это неважно, хотя и забавно.
Бусинку я вчера рассмотрел лучше, чем монетку. Но и сегодня глядел на нее с удовольствием. Хотя к удовольствию примешивалось какое-то томление, даже чувство некоторой опасности (все вспоминал вчерашнее путешествие). Сработана она была, конечно, изумительно. Лепесток темного пламени, казалось, легко трепетал и колебался, словно бы плавал внутри. Возможно, только оболочка бусинки была твердой, а внутри запаяна какая-то жидкость. Но об этом мы не узнаем.
— Мы пробовали ее разбить, — сообщил мне Сергей Сергеевич, отвлекаясь. — Молотком. Не получилось.
— Зачем?
— Из любопытства. Человек любопытен. Или — из глупости. Что одно и то же…
— А вдруг бы разбили?
— Конечно, жалко было бы потом. Но мне казалось, что у нас ничего не выйдет.
— А где же она сейчас?
— Дядюшка выпросил. Уверял, что ничего не случится. И вроде бы пока все нормально. Но я отвлекаюсь.
…Итак, я держал бусину и монету на ладони. Они были прекрасны, хотя, как я уже говорил, к удовольствию от обладания столь чудными штучками примешивалось чувство безотчетной тревоги. Казалось, я должен чего-то бояться. Казалось, должен что-то вспомнить — то, чего никогда не знал. Казалось, я должен уметь делать что-то, чего никогда в жизни не делал. Больше того, — такое, чего не делал ни один человек. Это «казалось» очень походило на требование, на требовательный призыв. Голова моя заныла от напряжения. В лицо повеял ветерок, и почудилось, что он пронес запах каких-то давних времен, неизвестных мест… Ночь сгустилась и словно бы источала тревожные, недобрые ароматы. Где-то очень вдалеке, — казалось, изнутри меня, — услышалось, как дрожит земля и плещется на ветру густая ночная трава. Ржали кони. Доносились крики неизвестных зверей, жуткий хохот ночной птицы. И еще какие-то разные звуки. Голоса. Глухое, монотонное гуденье… непонятные речи…
«Мне снится, что больше не стало сна. Что вышел заклятья срок…»
«Вы слышите, — берег грызет волна, трава пробивает песок?..»
«Я слышал ржанье наших коней, протяжный рокот копыт…»
«Я вспомнил: дорога… туча над ней… и зверь из куста глядит…»
«Но кто мне сердце качнул во тьме? Кто вызвал имя мое? — Мне тесно, мне тесно в моей тюрьме. Но нет пути из нее…»
«Мы знаем: нас ждут боевые поля. Мы тянемся, тянемся встать… Но гнетом лежит на плечах земля. Но тяжких век не поднять…»
Монотонное, глухое гудение голосов. А может, мне это мерещилось. От напряжения. Но я тоже слышал — или чувствовал — далекое ржанье коней, посвист ночного ветра. Мягкая звериная поступь колыхала траву, и чуть слышно похрустывали кусты. Темно-желтые звезды текли по низкому небу. Две звезды заглянули в мое окно, лучи их скользнули по мне, и я почувствовал, как промокла рубаха на спине. Звезды словно застыли за стеклом: желтые, большие. Потом, колыхнувшись, словно раздумывая, покатились вправо и пропали за рамой… Я вскочил и бросился к окну, ясно понимая, что на меня только что глядел с улицы неведомо кто…
На дворе никого не была. Темнота. Луна еле-еле мерцала сквозь огромное облако. Ветерок мягко обвевал меня легкой прохладой. Я осторожно пошел вдоль стены, поминутно оглядываясь. Куда мог деться человек, только что глядевший на меня в окно? Зачем бы ему теперь скрываться? В том, что это был именно человек, я ничуть не сомневался. Конечно, у меня мелькнула (в порядке бредового предположения) мысль о легендарной Кошке, но я ее сразу же отбросил. Ибо для того, чтобы глядеть на меня в окно, кошке надо было висеть в воздухе. Довольно долго… Нет, без всякого сомнения, где-то рядом есть человек.
— Эй, — позвал я негромко, — кто здесь?..
Ответом мне было молчание.
Постояв немного, я уловил чуть слышный шорох впереди, левее меня, в кустах. Я было направился туда, но, кстати, вспомнив вчерашнюю историю и то, что за кустами начинается пустырь, тихонько отступил и пошел обратно.
Я еще утром заметил, что в сарае есть топор. Схватив его, я кинулся обратно. Теперь Кошке (если бы опять встретилась на пустыре) не на что было бы рассчитывать. С топором я не боялся никого.
Я отважно бросился в кусты. Темное человеческое тело вылетело из них и метнулось к пустырю. Я — за ним…
Человек бежал быстро, но я не отставал. Я преследовал его до речки, но там каким-то образом потерял из виду. Дело было в том, что, боясь опять вляпаться в грязь, я, по мере приближения к реке, бежал медленнее. Человек, знавший, несомненно, рельеф своей местности куда лучше,
