широкую седую бороду уральца, на его косматые брови, нависающие над ясными и молодыми глазами. Перед уходом Князю захотелось хоть чем-нибудь, да насолить старику. Мысль о том, что теперь необходимо покидать вокзал (а его Князь считал местом «королевской охоты»), вызвала еще большую неприязнь к «земляку». «Ну, старик, держись! Иду на фигуру высшего пилотажа!» — решил он и взглядом дал понять Серому, чтоб тот посильней «нажал» на уральца.
Серый нахохлился, сплюнул сквозь зубы на пол и, выпятив вперед нижнюю челюсть, продолжал наступать на старика:
— Ты вот что, пахан, держи язык за зубами, если даже что узрел. Это тебе Москва, а не Мытищи. Понял?
— Да оно, конечно, так, сынок... Ты думаешь, как лучше сделать, а оно выходит — обмишурился. Думал, утащили чемодан.
— Думал, думал... — передразнил Серый. — Индюк тоже думал, да в суп попал.
Князь, видя, что уралец не обращает на него внимания, достал из брючного кармана записную книжку, в которой у него обычно хранились бритвенные лезвия. Пока Серый напирал на деда, а дед оправдывался, он так ловко срезал с него полевую сумку, что никто этого не заметил.
Ценного в сумке ничего не оказалось, и Князь аккуратно приткнул ее между чемоданом и мешком спящей женщины. Оставаться дальше было уже рискованно — ремень полевой сумки свободно болтался на плече старика, не оправившегося от конфуза.
Князь встал и, вежливо улыбаясь, распрощался с уральцем:
— Ну, дедунь, если буду в Горноуральске, обязательно зайду в гости. А сейчас — пока, бывай здоров.
Вслед за Князем отошел и Серый. Никто не обратил внимания, как они скрылись в монотонно гудевшей толчее вокзала.
Не прошло и полминуты после их ухода, как старик обнаружил пропажу.
— Вот те раз. Вот те раз. Ремень здесь, а сумки нет! — кружился он на одном месте, еще не сообразив, что произошло. Но, поняв, что его обокрали, он закричал: — Милиция! Обокрали! Обокрали!..
Когда на шум подоспел милиционер, старик совсем случайно увидел кончик ремня своей сумки в вещах спящей соседки.
Рывком он вытащил сумку из-под ее мешка и запричитал еще громче:
— Вот она! Вот она, воровка!
Испугавшаяся спросонья женщина в первую минуту не могла ничего сказать и лишь водила по сторонам большими глазами.
— Гражданин, успокойтесь. Женщина тут ни при чем. Она спала, — вмешался сержант и оттащил старика в сторону.
— Спала?! А как в ее мешках моя сумка очутилась? Ишь ты, спала!.. Знаем мы, как они спят! — не утихал уралец, проверяя, всели в сумке цело.
Немного успокоившись, старик заметил, что ремень был перерезан чем-то острым, так как места пореза глянцевито блестели, и понял, что соседку обидел напрасно.
— Вот шпана! Ну и шпана! Под самым носом срезали. Заговорили и срезали...
5
В то время как разыгралась история с сумкой, привлекшая внимание многих пассажиров, Князь и Серый в другом зале преспокойно тянули за стойкой буфета пиво и смеялись над стариком.
Посматривая на часы, Князь изредка бросал тревожный взгляд в сторону, откуда они только что пришли. Он знал, что оставаться в вокзале сейчас рискованно, но и уходить не хотел. Он любил этот вокзал.
Размешивая в пиве соль, Князь решил сделать «третий заход». Его чистая работа с сумкой, которая Серым была признана «люксовской», разожгла в нем спортивный азарт вора.
— Что, пойдем под занавес? — многозначительно спросил Серый и поставил кружку.
Выходом под занавес у них было принято называть третью рискованную кражу после двух неудавшихся.
Князь не ответил и продолжал пристально всматриваться в глубину вокзала.
Стараясь смягчить чем-нибудь неприятное молчание, Серый снова вспомнил старика:
— А все-таки зря ты не прихватил нюхательный табачок. Вот бы дед дорогой тосковал без него.
— Да, до этого я не додумался, — отозвался Князь и глубоко затянулся папиросой. — Сегодня ты, Серый, остроумен.
— Зато я кое-что захватил: уральское сальце. Ветчинка, Люблю пиво под ветчинку. — Серый, подмигнув левым глазом, вытащил из кармана кусок ветчины, завернутый в чистую холщовую тряпицу.
Князь видел эту тряпку торчащей из правого кармана старика.
Молча, сверху вниз посмотрел он на Серого, потом на ветчину. Но это молчание для Серого было хуже всякой брани. Он охотнее бы принял крепкую оплеуху главаря, чем этот его взгляд. Все так же молча Князь вырвал из рук Серого ветчину и бросил ее в урну.
— Ты что, засыпаться хочешь? — тихо, почти шепотом спросил он и улыбнулся так, что Серый втянул голову в плечи.
Серый не отвечал. Князь видел, какими жадными глазами взглянул он на урну с вокзальными отбросами.
— Подлюга! Сколько раз я тебя уродовал, а ты все за свое, — прошипел Князь.
«Гражданка, потерявшая ребенка по имени Нина, зайдите в детскую комнату отделения милиции вокзала», — разнесся под сводами мощный голос диктора.
А через пять минут Князь и Серый видели, как мимо них прошла та самая молодая женщина, которая совсем недавно металась у билетных касс в поисках дочери. В ее глазах стояли слезы. Прижимая к груди девочку, она шла в зал транзитных пассажиров. Ее чемодан нес молоденький сержант милиции. Он был обрадован не меньше матери.
— На выход под занавес не больше десяти минут. Начнем с этого, — сказал Князь и показал глазами на высокого юношу у буфета.
Это был Алексей Северцев. Стоя в очереди в камеру хранения ручного багажа, он захотел пить, и это привело его в буфет. Поставив чемодан, он попросил бутылку фруктовой воды.
Князь взглядом дал знак Серому, чтоб тот пока отошел. Когда будет нужно, он его позовет.
Серый смерил взглядом высокую фигуру парня у буфетной стойки, впился глазами в деревянный сундучок у его ног, скорчил недовольную мину (всем своим видом он говорил: «Что нашел ты в этом деревенском дундуке?!») и вразвалку отошел от Князя. Тут же присел на дубовом диване и принялся издали наблюдать. А Князь входил в свою новую роль — он импровизировал. Поравнявшись с незнакомцем, встал за его спиной:
— Разве московские гости пьют фруктовую воду?
Алексей повернулся на голос, прозвучавший мягко и приятно. Перед ним стоял незнакомый интеллигентный мужчина.
Незнакомец продолжал в дружеском тоне:
— Пиво! Рекомендую! Такого пива, дружище, ты у себя в деревне не пил.
Северцев застенчиво улыбнулся и вместо фруктовой воды попросил кружку пива.
— А первое дело к пиву — это бутерброд с икоркой, — мягко поучал Князь. — Нужно, брат,
