Но он категорически отказался. В письме к своему брату Дмитрию Васильевичу — моему отцу — он писал, что пост директора может принудить его сделать тестю «пакость», какая недавно была сделана, а именно: в читальный зал ввели переодетых городовых и шпионов, для того чтобы арестовать студентов, которых разыскивала полиция. Этого он не мог допустить ни в коем случае и решил лучше отказаться от высокого поста.
После смерти Александра III всем служащим государственных учреждений были вручены «сослуживческие» медали, как их официально называли, с изображением царя. Получив наряду с другими служащими библиотеки такую медаль, В. В. Стасов принес ее домой и повесил… в уборной. Домашние пришли в ужас. Они говорили ему, что если придут с обыском и увидят медаль в таком неподходящем месте, то это может доставить неприятности. «Ну и пусть!» — ответил он.
Однажды семья Владимира Васильевича была потрясена арестом жившего вместе с ними Александра Васильевича Стасова. Владимир Васильевич отправился в жандармское управление узнать о причинах ареста брата и оказался свидетелем разговора двух жандармов, из которых один утверждал, что арестована «Публичная библиотека», т. е. Владимир Васильевич, а другой не менее горячо доказывал, что арестован «Кавказ и Меркурий», т. е. Александр Васильевич — директор пароходного общества «Кавказ и Меркурий». Эта трагикомедия окончилась освобождением Александра Васильевича. Ясно, что после совершенной ошибки, арест Владимира Васильевича терял всякий смысл, так как за это время он мог, конечно, кое-что из запрещенного и припрятать.
Держать у себя что-либо «нелегальное» для Владимира Васильевича не имело никакого смысла, так как он по своему служебному положению имел право получать всякую литературу, даже нелегально печатавшуюся за границей. Я использовала это право дяди.
На мне лежало получение «Искры» из-за границы. Для скорости мы получали ее в письмах, посылаемых по надежным адресам. И одним из таких адресатов был мой дядюшка В. В. Стасов; корреспонденция на его имя не вскрывалась. На его имя посылалось два конверта с «Искрой»: один попадал в секретный архив Публичной библиотеки, а в другом находился второй конверт с адресом курсистки женского медицинского института, знакомой мне и моему дяде. Вот этот экземпляр «Искры» Петербургский комитет партии и получал.
Дядя гордился мною. Максим Горький в своих воспоминаниях о В. В. Стасове так сказал об этом: «Политику он полюбил, морщился, вспоминая о ней, как о безобразии, которое мешает людям жить, портит их мозг, отталкивает от настоящего дела. Но одна из его родственниц постоянно сидела в тюрьмах, — он говорил о ней с гордостью, уважением и любовью, и каждый арест, о котором он слышал, искренне огорчал его.
— Губят людей! Ах, скоты!»
Некоторые привычки, которые дядя привил мне в детстве, сохранились у меня до сих пор. Так, он приучил меня всегда ставить дату на письме, говоря, что письмо без даты похоже на письмо от «мартобря» (как в гоголевских «Записках сумасшедшего»). Также приучил он меня подписываться полным именем «Елена», а не только одним «Е», говоря, что «Е» — это может быть и Елизавета, и Екатерина, и Евдокия, и Ефросинья.
Одна черта, которую он воспитал во мне, весьма пригодилась во время подпольной работы — это точность в выполнении данного поручения. Он всегда говорил: «Лена, передай это с фотографической точностью» — и заставлял меня дословно повторить сказанное им. И наконец, он приучил меня никогда не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Опыт жизни показал мне, что стоит отложить что-нибудь, как новые дела, наслаиваясь, обязательно помешают выполнить дело.
В молодые годы моя тетка Надежда Васильевна была одной из основательниц первых воскресных школ для женщин. Она же была одной из тех, кто, желая дать возможность неимущим женщинам устроить свою жизнь, основали Общество дешевых квартир, артель переводчиц и артель наборщиц. Она же стояла во главе общества, организовавшего впервые в России высшие женские курсы (известные под именем Бестужевских), и стала первой директрисой курсов.
Когда царское правительство отстранило ее от этой работы, Надежда Васильевна не пала духом. Она выступила инициатором организации нового общества, которое называлось «Детская помощь» и ставило своей задачей создание яслей и детских домов для детей неимущих женщин.
Совместно с Н. В. Стасовой в организации воскресных школ и в других начинаниях активное участие принимала моя мать Поликсена Степановна Стасова. После смерти Надежды Васильевны и до конца своей жизни она была председательницей общества «Детская помощь».
Моя старшая сестра Варвара Дмитриевна, по мужу Комарова, известна как писательница под псевдонимом Владимир Каренин. Кроме нескольких художественных произведений, Варвара Дмитриевна написала исследование о французской писательнице Жорж Санд, вышедшее не только на русском, но и на французском языке, а также явилась автором двухтомника о В. В. Стасове.
Религия труда, стремление отдать всю жизнь на благо Родины — вот те идеалы, которые объединяют все поколения Стасовых.
До 13 лет я училась дома. Мать занималась со мной вначале русским языком, арифметикой и законом божьим. Правописанием, вернее, чистописанием занималась тетя, Софья Захаровна Петрова, жившая с нами. Никаких тетрадок с линейками, как прямыми, так и вкось, в те времена не существовало, тетя из белой бумаги сшивала тетрадку, карандашом разграфляла ее и на первой странице писала чернилами крупными буквами — «Чистомарание». Моей учительницей арифметики была Мария Ивановна Страхова, а геометрию последний год учебы дома мне преподавал ее муж Михаил Александрович Страхов, который впоследствии был моим учителем в гимназии Любови Степановны Таганцевой.
Моей учительницей немецкого языка была жившая у нас Адольфина Карловна Вестерлунд. В те годы мы получали и французские, и немецкие детские журналы.
Первым иностранным языком, который я узнала, был французский. Ко мне приходила старушка Фракман Полина Богдановна. Она играла со мною в куклы, и через полгода я свободно говорила по-французски. Позднее она была моей учительницей по французскому языку в смысле грамматики и литературы. Вспоминаю, как она, продиктовав мне так называемый высший диктант, заставляла, после того как она его поправила, переписывать его без ошибок и учить наизусть. Это, конечно, давало мне огромный запас слов и выражений. (Впоследствии такое знание французского языка помогло мне в Париже председательствовать на Международной женской конференции, созванной по инициативе женщин, участниц Международного совета против войны, инициатором которого был Анри Барбюс.)
Дома приходилось хитрить перед родителями, скрывая, куда и зачем я иду. Я взяла за правило не говорить этого, даже если шла к своим приятельницам или знакомым. Делала это для того, чтобы вообще не говорить каждый раз, куда иду, чтобы у родителей не могли возникнуть подозрения, если бы я говорила о
