Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
В 2013 году меня назначили главой Банка мозга, и я с головой ушла в работу: начинался новый захватывающий этап моей карьеры. Исследования крысиного и человеческого мозга принесли мне широкое признание среди коллег. Двадцать лет назад я опубликовала первую статью на эту тему, и вот теперь я была хранителем огромной коллекции бесценных образцов.
Несмотря на многочисленные открытия в области психического здоровья, ученым, скорее всего, понадобится изрядное упорство и еще не один десяток лет, чтобы окончательно разобраться в том, что именно «ломается» в мозге и как это починить. Так что, несмотря на болезнь, я продолжала работать, публиковать тонны научных статей и делиться находками с сотнями коллег по всему миру, которые так же, как и я, бились над проблемой генных мутаций и их последствий.
Я от природы очень энергична, поэтому каждое утро проезжала больше тридцати километров на велосипеде до офиса, целый день работала, а потом таким же способом возвращалась обратно, в наш тихий дом в пригороде. По вечерам за ужином мы с Миреком сидели на высоком заднем крыльце, как на палубе корабля, который плыл сквозь зеленое море деревьев и трав. Вокруг стучали клювами огромные дятлы в красных шапочках, крохотные крапивники вили гнезда в цветочных горшках, разноцветные колибри пили нектар из красных бальзаминов. Все было замечательно, и мы чувствовали себя невероятно счастливыми.
Казалось, все шло как по маслу, но уже очень скоро мне стало казаться, что крысы из моих ранних экспериментов решили отомстить – у меня начала сбоить именно та область мозга, которую я искусственно повредила у тысяч грызунов. Но нарушения в работе моей префронтальной коры вызвал не введенный в гиппокамп нейротоксин, а нечто гораздо более прозаическое и уже хорошо мне знакомое – рак.
2
Исчезающая рука
В начале января 2015 года, примерно через два года после своего первого опыта по обработке человеческого мозга, я решила осуществить свою многолетнюю мечту – принять участие в соревновании по триатлону Ironman. Я уже проходила несколько олимпийских дистанций по триатлону, но ни разу не пробовала ничего настолько сложного, как Ironman, где нужно преодолеть 226 километров вплавь, бегом и на велосипеде. И я подумала – сейчас или никогда, ведь еще чуть-чуть, и я стала бы уже слишком старой для этого. В планах были занятия с тренером и попытка летом или осенью одолеть половину этой дистанции (113 километров). Если бы все прошло гладко, то через год, в почтенном возрасте шестидесяти пяти лет, я попыталась бы пройти полную дистанцию и завоевать титул Ironman.
Я была готова к тому, что это потребует от меня нечеловеческих усилий, да и момент казался подходящим. Мирек и двое наших детей, которые двадцать шесть лет назад переехали вслед за мной из Польши, прочно обосновались на новом месте и, как и я, смогли построить счастливую жизнь в Америке. Мирек работал компьютерным инженером в крупной компании, разрабатывающей программное обеспечение, Кася – эндокринолог в Медицинской школе Йельского университета и специализируется на диабете, а Витек – нейрофизиолог в лаборатории модуляции мозга Питтсбургского университета. Они оба нашли счастье в личной жизни, и у Каси с ее мужем Джейком подрастало двое мальчишек – наши любимые внуки Луциан и Себастьян. Мы же с Миреком были вместе уже тридцать лет.
Словом, в семье все было прекрасно, моя карьера шла в гору и у меня была возможность уделять больше времени любимым хобби, особенно спорту. Я – фанат стройного, мускулистого тела, мне нравится не только чувствовать себя сильной и здоровой, но и выглядеть так же. Я была в отличной форме и собиралась стать еще атлетичней, готовясь к самым серьезным соревнованиям в моей жизни.
В первые дни нового года я наняла тренера и начала готовиться к Ironman. Я купила велосипед своей мечты – белый карбоновый Cannondale Evo с высококачественными комплектующими: переключателем на одиннадцать скоростей и колесными дисками из углеродного волокна. Моим самым слабым местом было плавание, поэтому зимой я решила заняться тренировками в бассейне. Несколько раз в неделю я вставала еще до рассвета, проплывала от восьмидесяти до ста бассейнов (примерно два-три километра) и ехала на работу.
В четверг утром в конце января у меня закружилась голова, когда я выходила из бассейна после одной из первых тренировок.
«Скорее всего, я перетренировалась, и мне нужно восполнить калории», – подумала тогда я. И предвкушала продуктивный и позитивный, насыщенный день. На следующее утро я улетала на конференцию по исследованию мозга в Монтану, где собиралась встретиться с Витеком и его девушкой Шайенн, немного поработать, а потом покататься на лыжах. Я очень ждала этой поездки. Но по дороге на работу у меня возникло странное ощущение – что-то было не так. Я чувствовала себя за рулем очень неуверенно и не могла понять почему.
В офисе я присела позавтракать овсянкой из цельнозерновой крупы, которую прихватила из дома, и протянула руку, чтобы включить компьютер. И тут у меня внутри все сжалось.
Моя правая рука исчезла.
Я ее не видела. Она пропала.
Я подвинула руку влево.
Вот же она! На месте!
Но когда я подвинула руку к правому нижнему углу клавиатуры, она снова пропала. Я повторила это несколько раз, но результат был тот же: как только рука попадала в правый нижний угол моего поля зрения, я переставала видеть свою кисть, как будто ее отрубили в районе запястья.
Я окаменела от ужаса и снова и снова пыталась вернуть «пропавшую» руку. Но она исчезала, как только оказывалась в слепой зоне. Это было похоже на какой-то пугающий фокус, завораживающий и совершенно необъяснимый, разве что…
Опухоль мозга.
Я сразу же попыталась выбросить эту мысль из головы.
«Нет, – подумала я. – Не может быть. Это просто невозможно».
Я была абсолютно уверена, что победила рак груди третьей стадии в 2009-м и меланому стадии 1В три года назад. Но и рак груди, и меланома часто образуют метастазы в мозге. Я понимала, что наиболее вероятное объяснение этой внезапной потери зрения – опухоль в затылочной доле, в той области мозга, которая контролирует зрение. А еще я знала, что опухоль мозга с метастазами – очень плохая новость.
Но это было бы слишком жестоко и смертельно опасно, требовалось найти другое объяснение. Например, побочное действие антибиотика, который я тогда принимала против инфекции. Я быстро погуглила «доксициклин» и, конечно же, среди его побочных эффектов – хоть и очень редких – нашла проблемы со зрением и галлюцинации.
«Ну конечно! Вот в чем все дело», – сказала я сама себе и, успокоившись, пошла в переговорную, где должна была встретиться с учеными из других университетов. Когда все прибыли, мы приступили к обсуждению новых данных о том, как работают гены в префронтальной коре мозга у больных шизофренией.
Но я никак не могла сосредоточиться. Когда я смотрела на экран проектора или лица коллег, какие-то фрагменты картинки исчезали, она выглядела как полотно сюрреалиста или пазл с потерянными кусочками. И хотя это происходило только в четвертой части моего поля зрения, эти пробелы приводили меня в ужас.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
