– Скорее всего, преступник как-то обездвижил девушку. Не убил, иначе бы у нас было два тела. Или убил, но не здесь, – соглашаясь с Глебом, сказал Вольшек.
Ковальский сглотнул. Ему не хотелось думать о том, что Клара Новак мертва.
– Как бы то ни было, – чуть хрипло сказал он, – примерно с половины пятого и до, допустим, без четверти шесть и дом, и Новаки были в полном распоряжении преступника. Этого вполне достаточно, чтобы допросить Казимира Новака, а потом обыскать дом.
– А убил он его до или после? – спросил Влодек.
– Это нам расскажет судмедэксперт, – сказал Ковальский, – но могу предположить, что все произошло до обыска.
– На ранах тот же налет, что и повсюду на первом этаже, – сообщил коллегам Давидовский. – Похоже, убийца долго спорил с Новаком, допрашивал его, а потом в порыве убил. До обыска.
– Похоже на то, – согласился Глеб. – Мы можем лишь гадать, что искал преступник и добился ли он своего.
– Но девушка пропала, – печально вздохнул Влодек.
– Пропала, – поддержал Давидовский.
– А если она все же сбежала и просто еще не объявилась? – понадеялся на лучшее Завацкий. – Ты прав, Глеб, по логике убийца не мог позволить рейне сбежать. Ему необходимо было время. Но это по логике. А мы не знаем, кто совершил преступление. Это вполне может быть очень хладнокровный человек, который собирался быстро найти искомое и убраться из дома Новаков.
– Мы в Броцлаве. Клара Новак не вернулась в свою комнату, не сменила одежду и к тому же в одной домашней туфле. Если ее где-то увидят, то мы очень скоро узнаем, – не слишком воодушевленно сказал Глеб.
– Старший следователь!
Прогрохотав ботинками по лестнице, перед управленцами явился один из жандармов. Мужчина запыхался и был весьма чем-то обеспокоен.
– Что случилось? – тут же поднялся Глеб. – Удалось что-то найти?
– Вам стоит самим на это взглянуть, – ответил жандарм.
Мужчины быстро спустились со второго этажа и вышли из дома. Жандарм жестом указал им на живую изгородь через дорогу, поверх которой были видны трое обеспокоенных жандармов. Хозяин дома, пожилой рейян в домашнем халате, невнятно вскрикивал и размахивал руками, то и дело порываясь бежать то обратно в дом, то, наоборот, к широко распахнутой калитке.
– Рейян Ковальский! – заметив Глеба, тут же закричал он. – Что делается?! Что делается?.. Зачем ваши люди топчут мои флоксы?! Что вам сделали мои цветы?
Через несколько секунд, когда Глеб вошел в маленький садик рейяна, он понял причину нервного срыва местного жителя: трое жандармов торчали прямо посреди прямоугольных грядок, засаженных пышными ухоженными цветами.
– Что вы нашли? – спросил Ковальский у жандармов и добавил, обращаясь к хозяину: – Простите нас. Идет следствие, и мы должны тщательно осмотреть прилегающие окрестности.
– И чем вам не угодили мои цветы?! – возмутился рейян.
– Видите ли, рейян… – начал Глеб, но запнулся. Броцлав был небольшим городом, но все же не самым маленьким. Многих жителей Ковальский знал в лицо, но не по именам.
– Войц! – почти взвизгнул мужчина. – Ми́кель Войц!
Глеб тут же вспомнил, кто перед ним. Как раз в тот год, когда сам Ковальский перебрался в Броцлав, здесь обсуждали еще одного человека. Это как раз и был рейян Войц. Говорили, он прежде служил в королевском оркестре и на протяжении долгого времени услаждал слух столичной публики своим мастерством игры на скрипке. Но однажды решил оставить карьеру и уехать от суеты большого города. Изначально он планировал купить дом в Лиене, но по пути взглянул в окно поезда, когда тот подъезжал к Броцлаву, влюбился в причудливые извивы реки, двумя сверкающими лентами прорезавшей город, деля его на три части, и в порыве сошел на перроне, чтобы остаться в этом тихом месте.
– Простите, рейян Войц, – как можно вежливее проговорил Глеб. – Мне очень жаль, но уверен, мои коллеги не стали бы тревожить вас и ваши цветы без причины.
– Старший следователь, – поторопил жандарм, и трое управленцев подступили к клумбам.
Стоило одному из мужчин в черной форме жандармерии раздвинуть пышные соцветия сиреневых, голубых и белых флоксов, и Глеб на пару мгновений перестал дышать: на земле, присыпанная лепестками, лежала туфелька из бледно-желтого ситца.
– Хракс[3]… – вырвалось у Влодека.
– И вот еще, – обратил внимание управленцев другой жандарм, пошевелив ветви живой изгороди, отчего стали заметны сломанные веточки и оборванные листья. – Мы именно так и обнаружили туфлю.
Глеб кивнул и, подступив ближе, подхватил с земли туфельку. Картина становилась все запутаннее.
– Что ж… Теперь мы можем точно сказать, что Клара Новак сбежала до того, как преступник принялся обыскивать дом, – проговорил он медленно. – На туфле нет серого порошка. Но все становится еще запутаннее.
– Да уж… – согласился Вольшек. – Выходит, преступник не попытался ее остановить. Не побоялся, что она потом его выдаст? Вместо этого он спокойно продолжил поиски?
Глеб промолчал. У него было несколько возможных объяснений, но все они ему не нравились.
– Продолжайте осматривать улицу, – велел он жандармам. – Расширьте радиус и осмотрите не только Червону дрогу, но и две соседние улицы в этом направлении. Отмечайте все странности.
– Так точно, – в унисон отозвались жандармы и наконец выбрались из цветов, вызвав расстроенно-гневный возглас у рейяна Войца.
– Скажите, вы что-нибудь видели или слышали в пять или шесть часов утра? – спросил Глеб, вернувшись к старичку.
– Я уже знаю, что Новака убили, но ко мне его убийца не забирался, – прошипел музыкант.
– Подумайте как следует, рейян Войц, – попросил Ковальский. – Это очень важно. Нам нужно как можно скорее разыскать рейну Новак, и ее жизнь, возможно, зависит от вас.
– Я слышал только лай и рычание собаки, – сменив гнев на милость, после нескольких секунд раздумий сказал мужчина. – Но у нас подобное бывает. Я пару раз предлагал жителям написать коллективную жалобу, чтобы все, кто держит собак, не спускали их на ночь с цепей. Порой эти твари носятся по дворам настоящими сворами. Страшно из дому выйти!
– И все? – нетерпеливо перебил Глеб. – Больше ничего? Возможно, вы слышали, как кто-то ломился сквозь вашу изгородь?
– Нет, – еще немного подумав, сказал рейян Войц, недовольно хмурясь. – Я стараюсь не открывать окна без особой нужды. Знаете ли, у меня отменный слух, любой посторонний шум очень мешает мне спать. И этой ночью я спал с закрытыми окнами. Тот же лай услышал лишь потому, что он был достаточно громким.
Ковальский вежливо улыбнулся, поблагодарил и вернулся к коллегам. Взглянув на его разочарованное лицо, Вольшек спросил:
