Та, кого он должен был убить, жила рядом с районом Кэнэри-Уорф, в большой квартире с окнами на Темзу. Это была респектабельная часть города, поэтому Кевин облачился в свой лучший костюм, купленный в универмаге «Маркс и Спенсер», а вниз надел новую серую рубашку. По городу он всегда ездил общественным транспортом. В метро никто не обратит на тебя внимания, если только ты не совершенный психопат и не уличный музыкант, пусть даже пистолет составляет единственное содержимое твоего кейса.
Обычно перед работой Кевин совершенно не нервничал. Как правило, он с невозмутимым видом сидел и читал газету, но в этот день его не оставляло навязчивое ощущение, что он что-то забыл. Пистолет? Нет, взял. Имя и адрес заказанной ему женщины? При себе. Пули и глушитель? На месте. Проездной билет? Вот он. У него даже имелся ключ от квартиры жертвы, дубликат которого был заранее изготовлен заказчиком. Он с удовольствием его взял, и не только потому, что это облегчало ему работу. Он понимал, что обладание ключом поможет ему сбить с толку полицию, которая в самом начале расследования пойдет по ложному следу, а это всегда не лишнее. Явившиеся на место преступления полицейские зафиксируют ограбление, потому что Кевин, скорее всего, разобьет окно, выходящее во двор, и это поможет создать впечатление, будто грабитель проник в квартиру именно таким способом. Правда, по некотором размышлении полицейские поздравят себя с новым открытием: убийца проник в квартиру не через окно, он лишь хотел ввести их в заблуждение. Поэтому они начнут подозревать любовника, друга, родственника или соседа. Могут подозревать даже консьержа, но ни за что не подумают, что здесь поработал профессиональный киллер. Ведь он не собирался убивать ее из пистолета.
И тем не менее о чем-то он все-таки забыл. Кевин вынул из кармана маленький черный ежедневник и посмотрел на дату: семнадцатое февраля. Сегодня его дочери исполнился двадцать один год. Проклятье. За последние семнадцать лет он видел ее, наверное, раз пять, но про ее день рождения не забывал никогда. Ну, может, иногда и забывал, но никогда в действительно важные даты.
Например, он не забыл о ее восемнадцатилетии. Вот и теперь он заранее написал ей письмо и спросил, что она хочет получить на свой двадцать первый день рождения.
Несколько дней спустя она ответила ему по электронной почте и попросила просто прислать открытку, мол, этого будет достаточно, и тогда он решил, что надо будет придумать что-нибудь и хорошенько потратиться.
Почувствовав удовлетворение оттого, что все-таки вспомнил, в чем дело, он откинулся на спинку сиденья, нашел в бесплатной газете гороскоп и принялся его читать. «Вам нужно расслабиться, — советовал астролог. — Избегайте излишнего самокопания, это не приведет вас ни к чему хорошему».
«Весь фокус в том, что эти слова более или менее точно подходят к почти четырем миллионам людей по всей Великобритании, — подумалось Кевину. — Но вот ко мне они не относятся: чем-чем, а самокопанием я никогда не занимался». И ему показалось, что он разгадал загадку, именуемую астрологией.
Он доехал до станции «Силвер-стрит», вышел, шагая с такой же скоростью, как и другие пассажиры, поскольку это лучший способ смешаться с толпой и не привлекать к себе внимания. Шел еще только шестой час вечера, но уже стемнело, и моросил дождь. Чем больше он удалялся от станции, тем меньше вокруг становилось людей, идущих в том же направлении, что и он. Жилье заказанной женщины, описанное ему как роскошная квартира номер 42А, занимало правую половину импозантного особняка.
Света в окнах не было. Если бы работа оказалась еще проще, мысленно усмехнулся он, пришлось бы вернуть часть гонорара. Он начал потихоньку насвистывать песенку «В гетто», относящуюся к «чувствительному периоду» в творчестве Элвиса Пресли. Когда он впервые услышал эту песню, Короля уже давно не было в живых, и он нашел ее чрезвычайно трогательной, по большей части из-за того, что Элвис произносил слово «гетто» так, что оно походило на французское слово «гато», то есть «торт». Он воображал себе Короля уже зрелым мужчиной, в мешковатых брюках прискорбно большого размера, одиноко поющего тоскливую серенаду перед тортом, которому предстояло сыграть такую значительную роль в его смерти.[11]Кевину часто вспоминалась эта песня, когда ему предстояло кого-то убить. А почему — он и сам не смог бы сказать.
Не глядя по сторонам, он подошел к двери, без промедления отпер ее и тут же вошел в дом. Он знал, что едва ли встретит на площадке кого-нибудь постороннего, как знал и то, что, если это все-таки случится, ему наверняка придется убить случайного свидетеля. Но все-таки вероятность была крайне мала. Его будущая жертва проживала одна и в данный момент отсутствовала — ему сказали, что в это время ее чаще всего не бывает дома, и темные окна это подтверждали. Сосед же покинул свою квартиру двумя днями раньше с большим чемоданом и лыжами.
Он сразу прошел к двери ее квартиры, вставил ключ в замочную скважину и вскоре очутился в большой шикарной прихожей, стены которой были выкрашены в насыщенный золотисто-желтый цвет. Справа была дверь в гостиную — большую комнату с высоким потолком и огромными окнами, выходящими на Темзу. В центре стоял длинный бежевый диван и такого же цвета кресло. Последнее было развернуто под прямым углом к дивану. Кевин обошел комнату, примечая, каким путем в нее можно попасть и каким покинуть, и в конце концов остановился у окон. Собственно, заглянуть в комнату снаружи было неоткуда, но на всякий случай он задернул занавески, после чего уселся в кресло.
Прямо перед ним стоял стеклянный кофейный столик, на котором лежал какой-то журнал и стояла ваза с цветами, свежими белыми фрезиями. Они пахли летом и жизнью. Журнал привлек его внимание тем, что на обложке не было никаких рисунков или фотографий. Еще на столике стояла массивная, словно кирпич, стеклянная прямоугольная пепельница. Он вынул сигарету, зажигалку, затем пистолет, к которому медленно и старательно привинтил глушитель, после чего положил все это перед собой на столик.
С комфортом устроившись в кресле и задрав ноги на стол, он закурил. Чуть позже он учинит в квартире разгром, а затем отправится покупать подарок для дочери, но пока можно немного посидеть спокойно и неподвижно, предаваясь тихим размышлениям обо всем том, что пишут в духовной литературе. Кевина всегда удивляло, до чего просто можно лишить человека жизни. Если сбросить с жизненной карусели такую хлипкую штуковину, как мораль, то для убийства понадобится всего какое-то мгновение — при минимуме усилий, как волевых, так и физических. Поехать на автомобиле по улице и невзначай заехать на тротуар, встать позади кого-нибудь на платформе метро и легким движением локтя отправить человека прямо под колеса приближающегося поезда, навести пистолет и нажать на курок — все это плевое дело, и сегодня будет точно так же.
О чем думает человек в ожидании жертвы, которую ему предстоит убить за деньги?
Чаще всего о деньгах. В данном же случае Кевин думал о своих башмаках. Он разглядывал их, лежащие на кофейном столике. С внешней стороны они были поношены больше, чем с внутренней, — наверное, дело в его походке, ведь и с предыдущей парой было то же самое. Может, стоит сходить к остеопату и проконсультироваться с ним по этому вопросу или, во всяком случае, купить новую пару. Дорогую хорошую обувь с Бонд-стрит, ничего слишком шикарного, хотя выглядеть элегантно было бы, пожалуй, полезно для его бизнеса. Можно бы сделать для себя поблажку и приобрести что-то по-настоящему классное, итальянское. Теперь он может себе это позволить.
