Я одет более строго — по возрасту! — черный костюм, черное пальто, черная кепка. Мы отправляемся в Харьков, вслед за орлом с распростертыми крыльями. Начальник поезда, которого мы посвятили в курс дела, обещал устроить меня в одно купе с «Надеждой». С нее нельзя спускать глаз ни на минуту. К тому же неплохо познакомиться с ней, узнать, что это за человек.
Сообщение о нашей операции уже передали в Харьков. Там нас должны встречать на вокзале товарищи, которые возьмут на себя дальнейшую заботу о «Надежде». Они узнают нас с Владимиром по светлым кожаным перчаткам. В Тбилиси остальные участники нашей группы установят постоянную слежку за Стасем и Саидовым. Однако до моего возвращения их должны были оставить на свободе...
Уголком глаза я заметил, что в многолюдной толпе на перроне появилась Антиса. В нарядном, суживающемся книзу платье, она ступала с трудом, как стреноженная лошадь. Ей явно непривычен был весь этот наряд — туфли на высоких каблуках, дорогой полушубок, шляпка с павлиньим пером... Монахиня выглядела смущенной и несчастной. Рядом с ней шагал наш сотрудник Катамадзе, человек пожилой и солидный. Я улыбнулся, увидев, что в толстом стеганом пальто и каракулевой шапке он чувствовал себя не лучше монахини. Достойная пара прошествовала мимо нас и стала чуть поодаль. Пока все шло по намеченному плану.
Ко мне подошел работник нашего сектора, поздоровался и громко сказал:
— Будьте добры, передайте, пожалуйста, это моему брату. Тут я посылаю немного денег.
Он протянул мне запечатанный конверт, в котором, как я знал, должны были быть уточненные сведения о «Надежде». Ребята моей группы спешно собирали все, что можно, чтобы успеть до нашего отъезда.
«А вот и они», — подал мне знак стоящий в стороне Пиртахия, показывая глазами на двух мужчин, которые молча шли рядом по перрону. Я сразу узнал по точным описаниям наших работников Саидова и Стася.
«Пора бы и даме появиться», — подумал я. Как раз в это время, будто угадав мои мысли, Пиртахия отвернул рукав пальто и посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось пятнадцать минут.
И так же одновременно мы увидели, как из двери вокзального ресторана на перрон вышла женщина с большим чемоданом в одной руке и маленьким спортивным чемоданчиком — в другой. Белый чехол, красный орел, — констатировал я. — «Надежда».
Я видел, как Антиса торопливо направилась к ней и, проходя мимо, еле заметно кивнула головой. Женщина не обратила на монахиню никакого внимания. Она направилась прямо к международному вагону, быстро поднялась и лишь тогда обернулась к стоящим на перроне сообщникам. Саидов удовлетворенно улыбнулся, но женщина так же, не произнеся ни слова, не подав ни одного знака, скрылась в вагоне...
Я поспешил вдогонку за Антисой — в перронной суете моя торопливость не могла вызвать подозрений. Монахиня глянула на меня покрасневшими глазами и снова кивнула головой. Да, это она.
Когда я поднялся в вагон, Пиртахия уже стоял в коридоре и с беззаботным видом смотрел на перрон. Я остановился неподалеку от него и вскрыл конверт, пересланный мне из угрозыска. Вот что я прочел:
«Женщина, известная нам под именем «Надежда», на самом деле Раиса Миндиашвили. Близкие называют ее также Еленой. Ее отец — Федор Ильич Миндиашвили — рос и воспитывался у известного дрессировщика лошадей Никитина. Он перенял искусство своего учителя. Лет десять назад он стал выступать на арене цирка самостоятельно. Но вскоре заболел воспалением легких и скончался в Свердловске. Елена осталась без отца в возрасте шестнадцати лет. И тогда же ее мать — Ирина Прокофьевна Рехвиашвили — выдала девушку замуж за некоего Петра Таманова. Елена прожила с Тамановым пять лет, пока однажды он не исчез бесследно. С тех пор, вот уже пять лет Раиса-Елена с матерью безвыездно проживают в Тбилиси. Ни мать, ни дочь нигде не работают, однако живут в достатке и нужды не испытывают».
По этой записке видно было, что сведения собирали второпях, не успели их систематизировать, проанализировать. Но для меня и этого было достаточно.
В тесном коридоре показался начальник поезда. Протискиваясь мимо меня, он дал мне знак следовать за собой. Мы зашли в купе, где стояла у окна Елена и, не отрываясь, глядела на перрон. Она даже не оглянулась. Я забросил свой чемодан на верхнюю полку, повесил пальто и шапку на вешалку. Усевшись в уголок возле двери, закурил папиросу. Но женщина не обращала на меня никакого внимания.
Поезд дрогнул, дернулся и медленно отошел от вокзала. Я вышел из купе и стал напротив открытой двери, наблюдая за женщиной. Постепенно набирая скорость, поезд приближался к Дидубе, но Елена все стояла неподвижно, прижавшись лбом к оконной раме. Скорый поезд, не останавливаясь, простучал по скрещению рельсов на станции Дидубе и несколько раз отрывисто прогудел. Елена обернулась, словно ожидала этого сигнала.
На нижней скамье лежали два чемодана, снизу — большой, сверху — маленький, с орлом на чехле.
Я с интересом стал всматриваться в лицо женщины, но тотчас же заставил себя отвернуться, чтобы она не почувствовала моего пристального внимания. Но очень трудно оказалось оторвать взгляд от ее огромных синих глаз. Перехватив мой взгляд, она скромно потупилась, опустила ресницы. Теперь уже я разглядывал ее без стеснения, стараясь запомнить каждую черту. Черные волосы густой волной ниспадали на лоб, окаймляя белое, чуть удлиненное лицо.
Не поднимая глаз, она отерла ладонью щеку, потом решительным движением скинула пальто и небрежно бросила на чемоданы. Моему взору открылся высокий стройный стан, высокую шею прикрывал тяжелый узел косы.
Я зашел в купе и сел на скамеечку возле окна. Женщина стала устраиваться на нижней полке.
В дверь нашего купе заглянул Пиртахия — беззаботный, улыбающийся, в общем — простецкий парень, душа нараспашку.
— Ого, князь, однако вы устроились с удобствами, — пробасил он и засмеялся своей шутке. Я искренне обрадовался его появлению — молчание становилось тягостным, а я все не мог найти повода для разговора. Владимир же отлично чувствовал себя в своей новой роли и вел себя естественно и непринужденно.
Елена недовольно взглянула на непрошеного гостя. Но Владимир, не обращая никакого внимания на ее недовольство, вошел в купе и по-хозяйски расположился на полке. Елена демонстративно отвернулась и стала смотреть в окно.
— Я не виноват, что происхожу от князей! — ответил я и стал придумывать, как бы более или менее уместно упомянуть о фамилии Миндиашвили, которую я решил взять на это время. Владимир и здесь вполне естественно
