славы берутся легендарные времена Давида и Соломона.
Но надежды, предчувствия и пророчества идут недосягаемо далеко. Новыми глазами и ушами воспринимает просветленный Израиль до сих пор пренебрегавшиеся им прежние пророчества. Он комментирует их в свете вновь зажегшихся в его сердце чаяний. Пленные пророки – отчасти Иезекииль и особенно неизвестные по имени, приписанные к концу книги Исайи, говорят о благах и блеске грядущего царства Израиля в чертах чудесных, космических изменений, о явлении нового мира, как бы взамен потерянного рая на земле. Новый чудесный отпрыск давидовой династии сводит небо на землю и стягивает к скромному Сионскому холму поклонение всего мира.
За этим ликующим днем пришествия Мессии открываются еще более отдаленные перспективы. Силы зла в виде демонически преображенных, исконно враждебных Израилю языческих народов, вновь устремляются на обновленный Иерусалим, но здесь подпадают последнему страшному суду Ягве-Бога Израилева, поражающему их и вновь утверждающему свое святое царство. За мессиологией раскрывается эсхатология, переходящая в апокалиптику. Религиозно-литературное творчество достигает высоких градусов напряжения, и в нем переплавляются исторические и пророческие писания эпохи царств. Вот почему в особенности книги пророков подверглись такой большой, иногда сплошной переработке. Глоссы, ретушировки, интерполяции, приписки из иных пророчеств – все это особо характерные черты именно точно датируемых, исторически наиболее прозрачных для нас неанонимных пророческих книг. Разумеется, безошибочное различение первобытно-оригинальных текстов пророков и всех изменений и добавок к ним никому не доступно. Но без гипотетического анализа текста и без попыток разделить в нем первоначальное (авторское) и позднейшее (редакторское) толковый комментарий библейских книг, пророческих в особенности, решительно невозможен. Отказ от методов и уже огромных положительных достижений истинно научной библейской критики в наше время равносилен обречению себя на отказ от здравого богословского понимания Библии, а иногда и просто от здравого смысла.
Яркой, наиболее общеизвестной иллюстрацией переработки состава и текста служит книга пророка Исайи. Время и обстановка написания книги нам сравнительно хорошо известны. Личность автора также довольно жива и характерна. Поэтому инородные материалы в книге пр. Исайи нынешнего состава сравнительно легко поддаются различению. В первых 40 главах подлинно Исайевой книги зияюще не сливаются ни с исторической обстановкой, ни с богословским и литературным стилем Исайи многие отрывки и целые главы, преимущественно эсхатологического характера. И это большею частью принятые нами выдающиеся мессианские места: напр., IX гл. (о Мессии – божественном царе на престоле Давидовом – пророка скорее V, а не VIII в.); XI гл. (о духовных дарах того же Мессии, о райском счастье и всемирной славе Сиона – пророчество той же эпохи VI–V вв.). Или знаменитый апокалипсис Исайи – главы XXIV–XXVII, с вещанием о воскресении мертвых, то есть с догматом, который забрезжил в потемках ветхозаветного неведения только к концу эллинистической эпохи (II в. до Р. Х.). Или вот переделка и явные вставки позднейших пророчеств, даже маккавейской эпохи, в рамках подлинных пророчеств Исайи о разных народах: гл. XIII–XXIII. Само собой разумеется, что все эти пророчества, раз включенные в священный, канонизированный текст, сохраняют для нас всю силу вероучительной, догматической обязательности независимо от их авторской неизвестности или псевдонимности по принципу их принятия нами из рук ветхозаветной и новозаветной церкви в качестве Священного Писания.
Еще важнее в вопросе о составе книги пророка Исайи это соединение с подлинным Исайей первых 40 глав целой новой, также выдающейся анонимной пророческой книги, которая теперь заключается с 40 по 66-ю главу книги пророка Исайи. Неведомый нам богодухновенный автор писал эту свою великую «книгу утешения» для Израиля, сначала в 539 г., перед самым взятием Вавилона Киром (гл. 40–48), а затем (гл. 49–55) по завоевании Вавилона (538 г.). Если ему же принадлежат и главы с 56 по 66-ю, то они написаны несколько позднее, около 520 г., и уже на территории Иерусалима. Автор приписал свою книгу к Исайе как его ученик и последователь излюбленной Исайей богословской терминологии (название Бога: «Святый Израилев»), ибо при всем различии эпохи, исторического горизонта, при различной злободневности религиозных тем он усматривал у Исайи предвидение современных ему событий освобождения из плена. Последние энтузиастический автор переживал в перспективе ярких, пламенных, мессианско-эсхатологических видений. Это ему принадлежит потрясающий и загадочный гимн страдающему отроку Господню (Эвед-Ягве) (53-я глава), где он проповедует превышающее Ветхий Завет богословие об искупительном значении страданий праведника за грехи человеческого рода. Это ему, как евангелисту Голгофы, мы «внемлем в священном ужасе» в паремии на вечерне Великой Пятницы. И есть чему по-человечески удивляться в этом вершинном для израильского пророчества прославлении раба Ягве (Эвед-Ягве), ибо самые тщательные усилия лучших ученых знатоков ветхозаветного богословия не в состоянии объяснить убедительным эволюционным путем появления в голове пусть и гениального мыслителя этой парадоксальной для культового номизма иудеев и утилитарно-рационалистической морали их мудрецов (хакамим) идеи искупительной силы уничижений и страданий, и притом непонятых и непризнанных, одного невинного праведника за грехи всего народа. Это – антидиалектическая творческая новизна, это Божественное откровение! Это касание Духа Святого к высокому напряжению духа человеческого.
Для талмудического иудаизма и для рационалистически настроенных библеистов «отрок Господень» только образ коллектива, символ народа израильского. Но неустранимо личные индивидуальные черты образа побуждают многих экзегетов искать его конкретного прототипа в современном автору пленном иудействе. Очевидно, современникам было ясно, о ком идет речь, как и во всех вообще пророчествах. Только для нас теперь это загадка. Был ли это предпоследний иудейский царь Иоаким, 37 лет протомившийся в вавилонской темнице и затем неожиданно вавилонской же династией освобожденный и возвращенный в среду коронованных династов, или другой отпрыск Давидов, на котором сосредоточивались патриотические чаяния пленников, однако несомненно, что орлиный полет пророческой мечты автора ритмических поэм об «отроке Господнем» (Эвед-Ягве) окружил это историческое лицо безмерно чудесными, сверхчеловеческими силами, как главы и творца вот-вот имеющего наступить мессианского всемирного прославления Израиля.
Мы знаем, что ни буква этого пророчества, ни буквы всех других пророчеств о безмерно чудесных подробностях мессианского царства Израиля никогда не исполнились и не исполнятся в действительной истории. И этого не нужно, ибо пророчества уже духовно исполнились и исполнятся до конца, что открылось нам – христианам, читающим Ветхий Завет без покрывала, пребывающего на глазах ослепленного иудейства. Но открывшееся нам, сынам Нового Завета, понимание Ветхого Завета не было еще доступно не только массе, но и самим творцам его, писателям-пророкам. Недаром же легла между нами и ими таинственная грань двух Заветов. Поэтому мы не должны увлекаться наивной ненаучной экзегетикой и вписывать свое точное и новоисторическое, и новодогматическое ведение в сознание и в букву древнеизраильских писателей. Они видели и разумели в пределах своих ветхозаветных горизонтов и
