Книга Хранитель истории - Тэффи Нотт

– Конечно. Но сказки я не рассказываю… – Я подождала, пока на детских лицах отразится лёгкая печаль, затем продолжила. – Но могу вам её сыграть. А вы после этого расскажете, о чем была сказка, договорились?

Честно говоря, я не думала, что моя уловка удастся, но в детских глазах вспыхнул интерес. Они бойко закивали, а я пошла к инструменту.

К сожалению, клавесин – не совсем то же самое, что фортепьяно или даже рояль. Отец обоих этих инструментов выглядел несколько иначе, звучал иначе и был чем-то средним – уже не орга́н, ещё не пианино. А уж то, что я хотела сыграть для брата с сестрой и вовсе было большой авантюрой, так как лучше всего Эдвард Григ звучит в исполнении оркестра, для кого и писались его произведения.

Я с наслаждением провела пальцами по теплым клавишам инструмента, глубоко вздохнула… и музыка полилась из-под пальцев. Задеревеневших, отвыкших от таких упражнений, но с каждой секундой чувствующих себя всё легче и легче. Клавесин был гораздо «жестче» фортепьяно и по ощущениям, и по звучанию, но я старалась. Чтобы в высоких нотах мои маленькие зрители услышали звонкий колокольчик, чтобы перед глазами у них, как наяву встала прекрасная дева, которая плясала. Вот, беглая поступь шагов, вот прыжок! И она летит, за ней развеваются её шёлковые одеяния. Ещё шаг, поворот, вальяжное движение, напоминающее о танцах жарких, восточных стран. Вот немножко из вальса и новая поступь лёгких шагов…

«Танец Анитры» будет написан лишь в далёком 1875 году, в рамках сюиты «Пер Гюнт» к повести Генрика Ибсена, которая будет написана в 1867 году. «Танец Анитры», «Утро» и «В пещере горного короля» станут классикой, которую будут проходить на первом году учёбы в музыкальной школе, и обязательными в любой выступлении симфонического оркестра.

Ну а пока моя, немного неловкая, немного топорная Анитра танцевала в моём воображении, то и дело вскидывая свою легкую накидку, уводя в магию танца, упиваясь своим успехом на тревожной кульминации, чтобы снова закрутиться вихрем колокольчика. Вверх, вверх, вверх, шажочек -два и я обрываю музыку.

Здесь должен был быть ещё буквально один аккорд, но он мне никогда не был по душе. Казалось, что «Танец» должен закончиться заключительным перезвоном колокольчика и оборваться недосказанностью. Не люблю истории с однозначным концом...

– Сказочница! – Всплеснула руками Мария Алексеевна. – Вы слыхали, Пётр Александрович?!

Конечно, я не видела, всплеснула она ими или нет, так как неприлично подслушивала у двери, но отчего-то эта картина мне представилась так ярко: как хозяйка дома взмахивает своими длинными, худыми руками в рукавах от домашнего платья в нелепый зелёненький цветочек, что сдержаться от смешка не удалось.

– Слыхал. – Голос хозяина звучал устало. – Не могу взять в толк, душа моя, от чего Вы осерчали…

Если Толстой намеревался таким образом успокоить жену, то это был заранее проигрышный вариант. Голос женщины буквально зазвенел от ярости.

– Я?! Осерчала?! Может это Вы, Пётр Александрович, утратили всякий стыд? Привели к нам в дом непонятно кого. Может она… она… – Донёсся всхлип.

Нынче утром меня пригласили позавтракать вместе с четой Толстых. За столом царила необычайная атмосфера. Мария Алексеевна метала в меня молнии взглядом, генерал делал вид, что ничего не замечает. На все вопросы я отвечала коротко и скромно, стремясь как можно меньше нервировать хозяйку дома. Но всё изменилось, когда на пороге возникли дети. Они едва не запищали от радости, увидев меня, и стали наперебой родителям рассказывать про наши вчерашние приключения. Конечно, никто из нас троих не проболтался о том, что Евдокия и Алексей играли в салки в музыкальной комнате. Когда мать строго спросила, что же дети делали там в столь позднее время, я без запинки ответила вместо замешкавшейся Евдокии, что прогуливались перед сном. Версия так себе, но лучше, чем догонялки. Мария Алексеевна после этого стала до чрезвычайности нервной. Роняла вилку, ёрзала на своём стуле с тремя подушечками, разве что глаз у неё не подёргивался. Когда гувернантка увела брата с сестрой, я тоже поспешила ретироваться к величайшему облегчению генеральши. Правда вот, недалеко: притаилась сразу за дверью столовой.

– Я же объяснил, что это сестра моего давнего товарища. Она осталась совсем одна, я не мог отказать в просьбе. – Кажется, уже в десятый раз повторял Толстой.

– Нынче же весь Петербург будет болтать, что Вы привели в дом полюбовницу!

– Если Вы так сего опасаетесь, моя драгоценная супруга, то я бы рекомендовал Вам не рассказывать об этом всему Петербургу…

Раздался звон разбитой посуды, удачно заглушивший мой смешок. Я поспешила убраться из-под двери куда-нибудь подальше от эпицентра скандала. Расклад дел в чете Толстых мне был ясен, осталось понять, кто выиграет в этой маленькой фамильной баталии. Думается, генерал не вышвырнет меня на улице без средств к существованию, но, очевидно, что в доме его я больше находиться не могу. Принимать поспешные решения пока было глупо, необходимо было дождаться, когда Толстой явится ко мне.

И я как в воду глядела. Не далее, чем через полчаса Пётр Александрович зашёл ко мне в гостиную, что прилагалась к моим небольшим покоям. Небольшим по меркам дворца, конечно. Величиной они были с приличную двухкомнатную квартиру.

– Вера Павловна, — Генерал мягко взял мою руку и поцеловал кисть. Интересно, а утром при жене он постеснялся это делать. – Как Ваше самочувствие?

– Спасибо, лучше. Вы так добры, Ваше Превосходительство… - Начала было я жалостную речь, но Толстой внезапно меня оборвал.

– Не так, как мог бы, Вера Павловна. – Пётр Александрович вздохнул. – Я пришёл сказать, что сегодня к Вам приедет лекарь, чтобы осмотреть руку.

– Кто? – Выпалила я, прежде чем вспомнила, что это не очень прилично.

– Наш семейный лекарь. – Удивлённо выгнул бровь генерал. – Что-то не так?

– Нет-нет, я чрезвычайно благодарна, Ваше Превосходительство… – Я рефлекторно коснулась своего плеча.

– Прошу, Пётр Александрович. – Мужчина приподнял ладонь, пресекая мои попытки обратиться к нему по чину.

– Я чрезвычайно благодарна, Пётр Александрович. Но не могли бы вы прислать мне Романа Гаврииловича? – Я взглянула на Толстого снизу вверх, надеясь, что взгляд мой был достаточно жалостливым.

– Иванова? – Теперь генерал нахмурился.

– Да. Видите ли, он начал моё лечение, и я бы хотела, если это будет возможно, чтобы он и впредь проследил за моим выздоровлением.

– Но он же обыкновенный военный