Несколько детей были там, смеясь и катаясь на коньках весь день. Что-то внутри меня оборвалось. Я отбросил свой рюкзак и побежал к ним, размахивая руками и бессвязно крича. Испугавшись, они побежали домой.
Джаспер Чилтон защитил меня, когда шериф приехал проверить сообщения о психе на пруду Чилтон.
— Он никому не причинит вреда, — сказал ему Джаспер.
Шериф Рид не был так уверен. Констебль всегда подозревал, что я убил собственных детей, хотя у него никогда не было вещественных доказательств, подтверждающих это. Джаспер сказал мне, что через год после того, как я попал в психиатрическую лечебницу, законник и его заместители весной проверили весь пруд, просто на тот случай, если там действительно могли быть тела. Но всё, что они вытащили из донного ила крючками и леской, — это старое корыто для воды и кусок трубы.
Джаспер дал мне работу по дому, скорее из жалости, чем из-за чего-то ещё. Я пообещал больше не беспокоить детей, и он поверил мне на слово. Я делаю свою работу хорошо, и мои мысли блуждают только тогда, когда снежные тучи заполняют небо Теннесси, словно циновки из грязного хлопка, а синоптик предсказывает минусовую температуру. Джаспер никогда не ругает меня, когда я отвлекаюсь от своих дел и стою, уставившись на коровий пруд, наблюдая, как зимний бриз кристаллизует мутную воду.
Иногда я остаюсь там всю ночь, просто наблюдая, зная, что утро принесёт звук детского смеха и стальной звон коньков на юношеских плечах. А иногда, когда лунный свет падает прямо на пруд, я вижу, как они смотрят на меня из холодной воды… крошечные, опухшие лица с мёртвыми, рыбьими глазами… и я кричу и топаю по замёрзшей поверхности с яростью сумасшедшего.
Но лёд держится крепко.
ПУТЬ РАЗВРАТА
— Мы заблудились.
Фред Барнетт не хотел в этом признаваться, ни вслух, ни при ней, но отрицать это было просто невозможно. Они уже довольно давно ехали по этому пустынному участку заснеженной сельской дороги, проезжая милю за милей, не видя никаких признаков цивилизации, кроме нескольких ветхих фермерских домов и таких же ветхих хозяйственных построек.
— Я говорила тебе это час назад, — фыркнула Агнес с пассажирской стороны Chevrolet пятьдесят первого года. — Хотя я не должна удивляться. Предоставить тебе возможность превратить простую девяностомильную поездку в бессвязный исход в неизвестность. Клянусь, Фред, ты не смог бы найти свою собственную задницу, даже если бы у тебя был компас и дорожная карта.
Худое лицо Фреда покраснело от смущения.
— Пожалуйста, Агнес… не при детях.
Но его жена не оставила его в покое.
— А почему не при детях? — спросила она. — Они имеют такое же право, как и все остальные, знать, какой полный идиот их отец.
Как обычно, Фред ничего не сказал в опровержение. Он избегал смотреть на женщину, сидевшую рядом с ним, на женщину, о которой он когда-то серьёзно думал с точки зрения любви, преданности и, помоги ему Бог, даже похоти. Он не хотел видеть её здоровенную фигуру с толстыми конечностями, сидящую там, наказывающую пружины двухцветного многоместного сиденья Chevrolet. Он также не хотел видеть выражение самодовольного неодобрения на её пухлом коровьем лице. Вместо этого он направил нервный взгляд в зеркало заднего вида. Дети, два мальчика по имени Тедди и Роджер, сидели, погрузившись в свои комиксы, не обращая внимания на унижение, которое их старик терпел от острого языка их властной матери. Или, может быть, они действительно слышали, что они говорили, и просто игнорировали это. Всё это они уже слышали много раз. Возможно, выходом для них было уткнуться носом в бумажные страницы с раздутыми диалогами и ярко нарисованными картинками. Метод психологического побега, чтобы не сойти с ума.
Фреду хотелось иметь такое убежище, но его не было. С тех пор, как восемь лет назад он женился на Агнес, продавец обуви не мог найти покой. Каждый час бодрствования проводил на передовой, с горечью проглатывая одну жалобу за другой: неудовлетворённость мизерной зарплатой Фреда, выдвижение администрации Эйзенхауэра (Агнес «не любила Айка»), и ворчание, потому что мальчики оказались парочкой «странных бездельников», как и их отец. Конечно, Фред просто послушно кивал на каждое резкое слово, произносил заученное «Да, дорогая» и съёживался под её презрительным взглядом, который был на её массивном лице, как два крошечных чёрных шарика, погруженных глубоко в кадку с салом.
Теперь он снова был под гнётом её гнева, когда он бродил по зимним просёлочным дорогам, понятия не имея, где они находятся.
— Есть какие-нибудь предложения? — спросил он её, отчаянно пытаясь сдержать сарказм в своём голосе. — Ты же знаешь, я никогда раньше не был у твоего брата Бена. Я даже никогда не был так далеко на севере штата.
Агнес, казалось, немного успокоилась, приняв недостатки своего мужа как бремя, которое нужно терпеть, по крайней мере, в то Рождество 1954 года.
— Просто продолжай ехать, а в следующем доме, который увидишь, остановись и спроси дорогу.
— Да, дорогая.
В его словах не было никакого чувства. Теперь они были просто рефлекторным действием, как вздрагивание от кулака хулигана.
Фред поехал дальше. По обеим сторонам узкой заснеженной дороги тянулись мили заброшенных сельскохозяйственных угодий. Некоторые из них были пустыми полями, уже неиспользуемыми, некоторые — густыми сосновыми лесами и болотами. Вокруг царила такая атмосфера отчаяния и безнадежности. Это была земля, не знавшая ни процветания, ни радости, ни шансов стать чем-то иным, кроме того, чем ей суждено было стать навеки — унылой и бесцветной пустошью.
Земля такая же безжизненная, как территория неспокойного духа Фреда.
Агнес сосала леденцы с лимоном, которые купила перед отъездом из Милуоки, и крутила ручку радио, пока из динамика не загрохотала песня Хэнка Уильямса. Тедди и Роджер хихикали и ахали над своими комиксами и прихлёбывали из почти пустых бутылок Nehi Grape, купленных в семейном бакалейном магазине в тридцати милях назад.
А Фред ехал… ехал и ехал.
Наконец что-то появилось среди заснеженных полей и буйного леса. Одинокий фермерский дом стоял в сотне ярдов от края проезжей части вместе с разбросанными покосившимися постройками: амбаром, курятником и туалетом. Однако сначала он не замедлился просто потому, что место выглядело совершенно заброшенным. На подъездной дорожке не было машин, окна дома казались тёмными и зашторенными, а те немногие части сельскохозяйственной техники, что остались во дворе, выглядели так, как будто они давно заржавели и стали бесполезными. Но Агнес было не так легко убедить.
— Останавливайся! — сказала она, положив мясистую ладонь на его тонкую руку.
— Похоже, это место
