— Кучеряво, — сказал Глеб и двинулся дальше.
Он миновал скучавший на стоянке оранжевый автозаправщик. Из-за кабины заправщика навстречу ему вдруг шагнула некая плечистая личность в полувоенной одежде. На поясе у личности висела открытая кобура, и притом не пустая. Охранник опустил ладонь на рукоятку пистолета и потребовал предъявить документы, глядя на Слепого из-под низко надвинутого берета, как солдат на вошь. Глеб предъявил пропуск, накануне собственноручно выписанный ему Корнеевым. Охранник внимательно изучил закатанный в пластик прямоугольник плотного картона, придирчиво сличил фотографию на пропуске с оригиналом и наконец с явным неудовольствием вынужден был признать, что с документами у Глеба полный порядок.
— Проходите, — буркнул он.
— Кучеряво, — повторил Глеб, заметив на его рукаве ту же эмблему, что красовалась на фюзеляже самолета.
— Что? — спросил охранник таким тоном, словно только хорошее воспитание мешало ему закатать Сиверову промеж глаз.
— Я говорю, красиво жить не запретишь, — пояснил Глеб.
Охранник молча отвернулся, потеряв к нему всякий интерес. У Глеба зачесался язык, но он смолчал. Мысленно он сделал себе замечание: надо поменьше блистать остроумием. Бывший прапорщик спецназа должен вести себя примерно так, как вот этот охранник: мол, чего с вами, шпаками, разговаривать? Дать бы вам всем в рыло, недоумкам, да мараться неохота…
Глеб Сиверов помнил период — к счастью, непродолжительный, — когда его отношение к окружающим было именно таким. Сознание того, что ты способен легко и безнаказанно, по собственному выбору, убить любого не может не влиять на мироощущение. Люди превращаются в самодвижущиеся фанерные мишени. А о чем можно разговаривать с мишенью? Потом это как-то незаметно прошло, развеялось, забылось. Глебу казалось, что перемена наступила тогда, когда он встретил Ирину, но сказать с уверенностью, так это было или не так, он не мог.
У входа, в ангар у него еще раз проверили пропуск. Глеб переступил высокий порог и очутился в просторном, почти пустом помещении, в дальнем конце которого виднелась беспорядочная груда тюков и ящиков, по сравнению с огромным пространством ангара казавшаяся просто кучкой мелкого мусора. Здесь же, в ангаре, были оборудованы временные стойла, в которых, постукивая копытами, фыркая и распространяя запах свежего навоза, хрустели овсом лошади. Глеб подавил вздох: отношения с лошадьми у него были сложные — он их не понимал. Держаться в седле Сиверов умел — научился просто так, на всякий случай, чтобы не было пробелов в образовании, — но ощущение перекатывающихся, играющих прямо под тобой мощных мускулов всегда вызывало у него желание спрыгнуть на землю и больше никогда не садиться в седло. Казалось несправедливым заставлять большое, красивое, умное животное таскать на себе грузы и катать бездельников.
«Городские мы люди, — подумал Глеб, издали разглядывая лошадей. — Ездить верхом на лошади нам неловко, потому что она, видите ли, живая. При этом колбасу из конины мы едим так, что за ушами трещит. И вообще… Что может быть вкуснее хорошей свиной отбивной? А предложи горожанину заколоть и разделать свинью — он же в обморок грохнется!»
Неподалеку от дверей стоял обшарпанный складской погрузчик. Крышка аккумуляторного отсека была поднята, а из-под нее торчал туго обтянутый замызганными камуфляжными штанами тощий зад какого-то гуманоида. Из пыльных, покрытых грязной смазкой жестяных недр доносилось неровное металлическое позвякивание, лопатки и локти гуманоида мерно шевелились, направленный в зенит зад совершал сложные эволюции в воздухе, и все это сопровождалось невнятным нецензурным бормотанием. Вдали, рядом со сваленной в кучу амуницией, стояли еще трое. Кто-то курил, и дым висел над головами стоящих слоистым синеватым облаком, хорошо заметным в свете свисавшей с поперечной балки сильной лампы в пыльном жестяном колпаке.
Глеб подошел к погрузчику и постучал костяшками пальцев по бугристой поверхности сто раз перекрашенного капота. Из-под капота вынырнула небритая, крайне недовольная физиономия со следами графитовой смазки на лбу и правой щеке. Жесткие черные с проседью волосы как попало торчали во все стороны, в крепких желтоватых зубах была зажата потухшая папироса.
— Чего? — не выпуская из зубов папиросы, неприветливо осведомился гуманоид.
— Начальника экспедиции, — в том же тоне и тоже не утруждая себя приветствием, буркнул Глеб. В глазах небритого зажглась и сразу же потухла искорка интереса.
— Это Горобец. Там, — лаконично ответствовал небритый, сопроводив свои слова небрежным взмахом руки, направленным в сторону группы людей, стоявших в дальнем конце ангара.
Глеб кивнул как ни в чем не бывало. Разнорабочему, впервые явившемуся к месту работы, вовсе не полагалось знать такие детали, как фамилия начальника предыдущей, исчезнувшей без следа где-то в тайге экспедиции. «Однофамилец, — неуверенно думал Глеб, шагая мимо лошадиных стойл. — А может, родственник. Сын, например. Или брат. А что? Место-то хлебное, вот один из этих Горобцов и пристроил другого в своей конторе. Если так, то желание одного из братьев отправиться на поиски другого выглядит вполне естественно, не говоря уже о желании сына найти отца…»
Он миновал импровизированную конюшню и немного замедлил шаг. Теперь Глебу было видно, чем занимаются те трое, один из которых отныне являлся его непосредственным начальником. Двое стояли возле невысокого штабеля ящиков — один копался в верхнем, подняв крышку, а другой лениво покуривал, наблюдая за его действиями. Третий — щуплый, длинноволосый, в длинном растянутом свитере и повернутой козырьком назад бейсболке — сидел на корточках, повернувшись к этим двоим спиной, и что-то делал с громоздким прибором, который здорово смахивал на аппарат спутниковой связи.
Заметив постороннего, человек, который рылся в ящике, торопливо опустил крышку. Он мог бы этого не делать: все равно этот ящик —длинный, дощатый, узкий, оливково-зеленый, с откидными железными ручками на торцах и надежными стальными защелками — невозможно было спутать с чем бы то ни было. Тот, что до сих пор курил, вынул изо рта окурок и лениво, вразвалочку, шагнул вперед, то ли пытаясь прикрыть ящик своим могучим торсом, то ли намереваясь выставить непрошеного визитера вон.
Глеб сдержанно поздоровался и поинтересовался, где ему найти начальника экспедиции Горобца. Русобородый здоровяк, к которому он обращался, снова сунул окурок в зубы, как-то странно улыбнулся и молча указал на щуплого. Щуплый обернулся, и Глеб удержался от нервного смешка только благодаря многолетней привычке постоянно контролировать выражение лица. Начальник экспедиции Горобец оказался женщиной — уже немолодой, лет сорока или чуть меньше, — но вполне привлекательной и пребывающей в отличной спортивной форме.
— Я Горобец, — сказала она, легко вставая с корточек и становясь напротив Глеба. — Слушаю вас.
Глебу немедленно вспомнился один из фильмов об Индиане Джонсе — кажется, «Индиана Джонс и последний крестовый поход», — где обыгрывалась точно такая же ситуация. Правда, начальник экспедиции Горобец нисколько не напоминала сексапильную белокурую нацистку из фильма Спилберга, которую, помнится, звали доктором Шнайдер. Сиверов разглядывал ее, испытывая удовольствие пополам с раздражением. Первое впечатление оказалось верным — она действительно была привлекательна, хотя назвать ее красавицей у Глеба не повернулся бы язык. Невысокая, худощавая, с маленькой грудью, широкими, как у пловчихи, плечами и узким тазом, она смотрела на Слепого снизу вверх. Ее темные волосы были коротко подстрижены — коротко для женщины, разумеется, — а скуластое лицо с чуточку чересчур широким волевым ртом покрывал ранний загар, не имевший ничего общего с тем, который можно заработать в солярии. Косметикой она не пользовалась — по крайней мере, сейчас она не была накрашена, что нисколько ее не портило. Рукава растянутого свитера были закатаны до локтей, открывая тонкие, очень неплохой формы руки с узкими длинными кистями. На безымянном пальце правой Глеб заметил блеск обручального кольца и снова подавил вздох: его худшие предположения оправдывались. Начальница поисковой партии, судя по всему, была женой руководителя пропавшей экспедиции.
