на расшатывание его авторитета, а сам факт удара? Не подумала бы.
Наверное, самое время извиниться здесь и сейчас, выжимая из себя раскаяние. Но вместо этого сами собой вываливаются совсем другие слова:
— Страх — это нормальная реакция, когда тебя уносят неизвестно куда и рычат при этом на всех, кто пытается остановить.
Антон усмехается, а я ёрзаю на месте, опустив глаза. Резковато вышло. А мы всё же непонятно где стоим…
— Я готов принять твоё предложение, — неожиданно говорит он, вот только подозрительно вкрадчиво. — Но этого недостаточно…
Многозначительность в его последней фразе зашкаливает просто, ускоряя мне сердцебиение. А потом я и дышать забываю, потому что его пальцы вдруг слегка очерчивают мне подбородок, линию скул… Его едва уловимые касания отзываются мурашками по телу, а я только и могу, что внимать траектории, по которой они почему-то чувствительно, хоть и легко порхают. Скользят по виску, обрисовывая ухо, легко сдавливая мочку. Происходящее кажется слишком нереальным, мозг не выдерживает вязкий кисель из осознания ситуации, шорохов леса, шума сердцебиения, собственной дрожи и действий Антона.
— Видишь ли, мой авторитет пострадал меньше всего, — насмешливо подытоживает тот, чья рука никак не оставит в покое моё лицо. — Он вообще не от тебя зависит. А вот факт твоей наглости…
Хорошо, что Антон всё-таки заговорил. Так я, наконец, прихожу в себя достаточно, чтобы убрать его руку со своего лица. Хотя не решаюсь сделать это резко. Я вообще на такое действие решаюсь только потому, что вспоминаю — все знают, что он сюда меня понёс. Если что случится, ему не отвертеться. И, наверное, сам это понимает, так что не должен жестить.
Антон вроде бы и не реагирует, не пытается руку вернуть.
— Ты многое себе позволяешь, кукла, — равнодушно бросает он. Хотя вообще-то кто бы говорил, ну да ладно. Благоразумно молчу. — Поэтому твой вариант я приму только с одним условием.
Стискиваю зубы от его заявлений и бездушного «кукла», но мысленно прошу себя о выдержке. Я могу быть какого угодно мнения об этом выродке, но демонстрировать его сейчас, когда мы тут одни — не лучшая идея. А я и так уже много лишнего наговорила. И сделала, наверное, тоже. Хотя с пощёчиной сам виноват — нефиг было целовать меня так откровенно, словно право имеет.
— Каким? — бесцветно интересуюсь, будто мне в целом пофиг.
Антон блуждает по моему лицу задумчивым взглядом, будто понять что-то там пытается, разглядеть. Ну а я всё ещё сохраняю выдержку, потому выдерживаю это и даже преодолеваю в себе порыв отодвинуться. Хотя это надо бы — вовсе ни к чему зажимать меня, чтобы диктовать какие-то условия.
Если только это не особые, совсем не приличные, условия…
Кожа горит от этой мысли, и потемневший взгляд Антона не внушает спокойствия.
И рада бы нарушить эту уже порядком напрягающую и офигеть какую неоднозначную паузу, да только губы не слушаются. Я даже дышу едва ли, что уж там о более сложных процессах говорить.
Неужели папины уроки мне пригодятся уже совсем скоро?..
— Ты поцелуешь меня. Сейчас, когда вокруг никого нет, и можно не скрываться. Целуешь так, чтобы мне понравилось. Сделаешь это — и мы возвращаемся, я принимаю твои извинения и… как ты там сказала? — Антон ухмыляется, якобы вспоминая. — Всё у всех хорошо.
Не сказать, что его «условие» удивляет. Учитывая его горящий взгляд, я ожидала что-то подобное. Надеялась, конечно, избежать, но подсознательно знала.
Особенно после того жаркого поцелуя, что у нас был недавно...
— А если нет? — враждебно спрашиваю, не понимая, почему Антон смотрит так, будто ему есть дело до моего ответа.
Я бы поняла такой взгляд в том случае, если бы он просто о поцелуе заговорил, или мягко склонял, как некоторые парни делали. Но мне тут жёсткое условие выдвигают в нетипичных и далёких от располагающих обстоятельствах.
— Тогда мы слегка подправим твой вид, — не сразу отвечает Антон. Его насмешливая и в тон мне враждебная интонация не вселяет оптимизма, как и смысл слов. Мгновенно напрягаюсь и судорожно ищу взглядом, за что зацепиться, куда уйти… Он всерьёз собирается поднять на меня руку? — Добавим листиков в волосы, растреплем их, сорвём несколько пуговиц рубашки, оставим тут трусики, — тем временем, прикидывает вслух Антон, окидывая меня взглядом.
Кажется, я даже не моргаю, ошалело глядя на него. Уж лучше бы и вправду ударил.
Я чуть не поставила в неловкое положение при всех его, и теперь он хочет отомстить? Оттолкнула его при ребятах — и он хочет показать им, что получил больше?
Или это просто ради того, чтобы сплетничали в первую очередь обо мне? Только поступила, и уже отличилась сексом в лесу с сомнительным типом?..
Эти его требования ведь об этом. Своеобразный способ заклеймить меня им.
— И такой вернёшься обратно. Извинения в таком случае можешь даже не приносить, но и говорить о том, что здесь на самом деле произошло, не будешь иметь право. Будешь загадочно отмалчиваться. Попробуешь поступить иначе — последствий не избежать, — безжалостно подытоживает Антон, подтверждая мои выводы.
Цепенею. Поцеловать его на самом деле и отделаться извинениями; или допустить, чтобы все в универе считали, будто у нас было?..
По всей логике напрашивается выбор первого варианта. Может, Антон для того второй и сделал таким унизительным, чтобы наверняка полезла его целовать и считала при этом, что отделалась легко.
— Второй вариант, — решительно выпаливаю.
Будь я сейчас с кем-то менее опасным, просто развернулась бы и убежала. Но в данной ситуации, увы, благоразумным кажется выбрать.
Вот только Антон, кажется, удивлён. Смотрит на меня озадаченно, брови приподнимает, а потом странно усмехается.
— Серьёзно?
— Я никогда в жизни тебя не поцелую, — неприязненно подтверждаю, подавляя воспоминание, что при нашем знакомстве и его поглаживании моей руки даже задумывалась об этом. Представила ярко…
Это было до того, как я узнала, что из себя являет этот человек.
Начинаю трепать себе волосы, чтобы поскорее отделаться от него. Напоминаю себе, что даже в этой ситуации я отделываюсь легко. Учитывая прошлое Антона, всё могло быть гораздо хуже. С будущими сплетнями потом разберусь.
— Тебе так противно моё
