Семёнович. — Но для того, чтобы посвятить тебя в еврейство, нужна какая-то социальная зрелость, твоя готовность это воспринять. Наверное, такое время настало. Теперь ты знаешь, что Саня, Рома и их родители тоже евреи.
— И семья Гинзбург, — выпалил Илюша.
— Да, и они. А Вениамин Аронович вообще замечательный учёный. Таким человеком наш народ должен гордиться, — сказал Леонид Семёнович.
— А нас много?
— В нашей стране всего около двух процентов, где-то три миллиона. Но количество не имеет значения. Нас много среди тех, кто двигает страну вперёд в науке, технологии, культуре, литературе, искусстве — во всех сферах деятельности.
— А в музыке? — спросил Илюша.
— В музыке, дорогой мой, евреев тоже хватает, — включилась в разговор Елизавета Осиповна. — Вот я училась в институте Гнесиных. Эта семья в России была очень известная. Отец Гнесин — главный раввин города Ростова-на-Дону, мать из семьи музыкантов, семеро детей, пять сестёр и два брата. В еврейских семьях, особенно религиозных, тогда было много детей. Все получили блестящее образование, в том числе и музыкальное. Михаил стал знаменитым композитором, сёстры Евгения, Елена и Мария основали ещё до первой мировой войны частное музыкальное училище, которое после революции преобразовали в государственный институт. Я застала Елену Фабиановну в живых в начале шестидесятых, когда училась, она была многие годы директором института. Тебе интересно, сынок?
— Да, мама.
— А композиторы? Мы недавно смотрели по телевизору фильм «Дети капитана Гранта». Помнишь музыку и песни оттуда?
— Помню «Весёлый ветер», её поёт Роберт, и песню Жака Паганеля о капитане.
— А кто сочинил, не помнишь?
— Нет.
— Исаак Дунаевский. А вот, Илюша, имена великих композиторов, которых ты, наверняка, знаешь или о которых может быть слышал: Феликс Мендельсон, Джакомо Мейербер, Густав Малер, Арнольд Шёнберг, Леонард Бернстайн, Альфред Шнитке, Имре Кальман, Исаак Шварц, Джордж Гершвин, Глиэр. Это только небольшая часть. А какие исполнители и дирижёры! Натан Рахлин, Артур Рубинштейн, Исаак Стерн, Иегуди Менухин, Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Владимир Горовиц, Леонид Коган. Сейчас появились ещё талантливые ребята Гидон Кремер, Владимир Спиваков, Юра Башмет. Мне вообще кажется, что если какое-то новое имя появляется в музыкальном мире, ищи еврейскую кровь.
— Довольно, Лиза. Ты всех убедила. Посмотри на Илюшу. Он уже в ступоре.
— Да всё со мной в порядке, папа, — озабоченно произнёс он. — Я только не понимаю, если всё так, почему евреи хотят уехать отсюда?
— Это вопрос на миллион долларов, Илья, — усмехнулся Леонид Семёнович и взглянул на жену. — Мир так велик и разнообразен, что люди хотят посмотреть другие страны и пожить там. В нашей стране есть недостатки и не всем она нравится. Он замолчал на несколько секунд, раздумывая над тем, как закончить эту щекотливую тему, но не найдя подходящего выхода, сказал:
— Мы ещё не один раз поговорим об этом. Да ты со временем и сам всё поймёшь.
Илюша побрёл в свою комнату, но потом вернулся и подошёл к отцу.
— А наши бабушки и дедушки тоже евреи?
— Конечно. Ведь мы евреи. Евреи рождаются только от евреев.
— Мы всегда жили в Москве?
— Нет, Илья. Первым сюда приехал твой прадед Иосиф лет семьдесят назад, после первой революции. Он закончил в Киеве медицинское училище, а тогда в Москве очень нужны были врачи. Поселился на Малой Бронной и пошёл работать в больницу Пирогова. Познакомился с моей бабушкой Рахилью, дочерью аптекаря Бродского. Они поженились, и у них родился мой отец Семён, твой дед. Он тоже захотел стать врачом и пошёл учиться в мединститут. А во время войны работал в прифронтовом госпитале, где встретил твою бабушку Гольду. И тогда родился я, зимой сорок второго года.
— Папа, а почему ты не врач? — спросил Илюша.
— Знаешь, в начале пятидесятых годов Сталин обвинил врачей в отравлении руководителей страны, многих тогда арестовали. Среди них большинство были евреи. Потом, когда Сталин умер, их освободили. Но твоего деда вызывали на допросы, он очень боялся. Я помню, как мама плакала, а он уходил с чемоданчиком, думал, что не вернётся. Поэтому дедушка очень не хотел, чтобы я стал врачом. А тогда нужно было много специалистов и инженеров, и я пошёл учиться в Энергетический институт.
— Ну, и ты не пожалел?
— Нет, мне это интересно. И я сумел вырастить тебя и твоего брата.
8
Однажды утром во время осенних каникул друзья увидели Вениамина Ароновича, шедшего по двору. Гинзбург, заметив, что мальчишки смотрят на него без враждебности, с каким-то любопытством и дружелюбием, остановился и подошёл к ним.
— Кто вы, ребята? Как вас зовут?
Мальчишки смутились, но Саня нашёлся и ответил:
— Я Санька, а это Ромка и Илюша. — И после короткого молчания, добавил, — мы тоже евреи.
— А я Биньямин, — улыбнулся Вениамин Аронович. — Предлагаю продолжить наше знакомство. Хотите подняться ко мне?
— Да, — ответил за всех Илюша.
Ребята давно уже горели желанием увидеть своими глазами дом этого необычного человека, понять и как-то примерить на себя его жизнь.
— Тогда пошли, — сказал он, пропуская детей перед собой в дверь подъезда.
Квартира вначале показалась им обычной, ничем не отличающейся от квартир, в которых жили они. Навстречу из своей комнаты вышла пожилая интеллигентная женщина.
— Моя мама Гинда, — представил её Вениамин Аронович. — А это еврейские парни из нашего двора.
Он назвал всех поимённо.
— Здесь проживают ещё трое. Вы их наверняка знаете. Сара Матвеевна, моя жена, Семён и Лина с утра на работе.
— А вы не работаете? — спросил Ромка.
— Я работаю по ночам. Тепло ведь нужно и днём, и ночью, — ответил он. — Мама, напои наших гостей чаем, а я переоденусь.
Вскоре все сидели вокруг круглого стола в гостиной, и пили чай с вишнёвым вареньем и печеньем, разговаривая о делах в школе и во дворе.
— Ребята, наверное, вы знаете, что наша семья собирается эмигрировать из Советского Союза. Мы уже четыре года ждём разрешения, — сказал Вениамин Аронович.
— Да, нам рассказали родители, — произнёс Санька. — А почему вы хотите уехать?
— Понимаете, две тысячи лет назад римляне изгнали нас из нашей страны. Теперь у нашего народа появилась страна на том же месте, где она тогда была, и мы хотим туда вернуться.
Он посмотрел на внимательно слушающих его детей и, преодолев сомнение, решительно поднялся из-за стола.
— Пойдёмте, я покажу вам её.
Мальчишки, не раздумывая, поднялись и пошли вслед за ним в небольшую комнату. У окна, из которого открывался вид на улицу, стоял небольшой письменный стол с полированной деревянной столешницей, рядом с ним стул с потёртым мягким сиденьем, а вокруг на двух противоположных стенах от пола до потолка
