окружавших площадку, где игралась свадьба. Детей и юношей не допускали к столам, за которыми сидели взрослые. Хлопали в ладоши, играла гармошка и был барабан. танцевал Илларов Шарапуддин, тучный мужчина, доводившийся дядей жениху. В городе он занимал какой-то важный партийный пост. Сперва Шарапуддин просто прошелся по кругу, потом мягко и плавно засеменил. Встав в центре круга, он начал в ритме лезгинки финтить ногами и жестикулировать. Его полное и грузное тело тряслось в такт ударам барабана, колыхался жирный живот. Он кричал: «Арсаа!» – и брызгал слюной. К Шарапуддину подскочили несколько его дружков и тоже принялись отплясывать. Один, самый худой, особенно заходился в воинственном раже. Он свистел, пыхтел, крутил руками в такт танцу, словно наркоман, которого корчит и ломает. После пляски начались торжественные тосты. Их говорили уважаемые люди в городских костюмах, в шляпах и галстуках. Пели старинную песню. А после песни есаулы с палками стали наводить порядок.
– Тихо! Тихо! – кричали они. – Тише, вы, чтоб слышен был полет мухи!
К центральным столам подвели трех стариков в кудлатых горских папахах. Вся свадьба разом торжественно встала.
– Хааав, хаав! – кричали есаулы.
Тамада вышел из-за стола навстречу старикам. Он самолично вручил им три рога, полных бузою. У стариков были загорелые, коричневые лица и седые пышные усы. Один из них снял папаху, обнажив сахарно-белый бритый череп, покряхтел в кулак и набрал воздуха, чтобы начать речь.
– Хорошо, когда люди веселятся. На свадьбе всем следует веселиться, но не забывать при этом чинности и порядка. Говоривший посмотрел на второго старика, и тот добавил: – А если кто этого не понимает – значит, он ишак и его будут наказывать палками. Произнося свое грозное напутствие, старик улыбался. И всем было весело – все уже заранее примерно пали, что будет сказано. Оба старика, державшие речь, глядели на третьего, тот расправил усы над беззубым ртом и начал:
-Так поступали наши отцы и деды! Так будет у нас, наших детей и у детей наших детей.
– Амин я Аллах,– ответили гости хором.
Потом все трое стариков обратились к жениху и пожелали ему сына. Тамада поблагодарил стариков, есаул заставил гостей трижды крикнуть «ура», после чего разрешил есть и вернуться к еде. Я заметил в дальнем углу, в толпе девушек, Галину. Заиграла гармошка, застучал барабан, захлопали в ладоши есаулы, пустились танцоры в пляс. Тут я увидел встающего из-за стола профессора Геннадия Михайловича. Он был уже в легком подпитии и возмущенно ругал есаула, ударившего его палкой. Ему объясняли, что порядок на свадьбе для всех один – надо хлопать в ладоши и непременно веселиться.
– А если мне невесело? – продолжал возмущаться профессор.
Есаул снова огрел его палкой и усадил на прежнее место.
– Смотрите, один кавказец, Иосиф Виссарионович, тоже любил палку и в конце концов перегнул ее! – Язык у профессора слегка заплетался.
За разговоры без разрешения ему снова досталось палкой. Старики подозвали есаула и сделали ему замечание. Они строго наказали не бить гостя по голове, чтобы тот не подумал, что мы дикари и невежи. Перед профессором извинились и растолковали ему, что на свадьбе не принято обижаться на удары палкой – это считается позором.
– Ничего себе порядки! – крикнул Геннадий Михайлович. – Позором считается! Да на фиг это надо!
Галина с тревогой наблюдала за отцом из толпы… Хотя было начало осени, солнце пекло немилосердно. По-древнему, по-язычески заиграла зурна, застучал барабан. Старики и пожилые люди вышли в круг на ритуальную пляску. Они хором кричали: «Арсаа!» В какой-то момент Геннадий Михайлович встал и начал требовать кавказский кинжал, чтобы зарезать своего обидчика – есаула. Старики истолковали это требование по-своему и велели хозяевам свадьбы подарить гостю из Москвы дагестанский кинжал. Проторчав до вечера и не заметив ничего подозрительного, мы с Сайпу вернулись домой. В комнате у дяди Муртуза сидели Габиб и незнакомые мне городские люди. Полоумную калеку Изайжу по просьбе жителей аула посадили перед входом на кладбище. Она приходилась двоюродной сестрой Илларову Шарапуддину, и он долго этому противился. Родной брат Изайжи, Илларов Гадами тоже стыдился ее. Он был лихой, здоровый парень и слыл хорошим спортсменом. Жители аула были довольны, что есть кому давать милостыню. С приходом Изайжи к воротам кладбища у них наконец-то появился баракат. Она каждого сельчачина знала в лицо: завидя одних, визжала и хихикала, а при виде других пускала слюни.
На площадке между аулом и кладбищем рано утром сошлась возвращавшаяся с водопадов компания– дядя Муртуз, Габиб и их городские дружки– с Илларовыми, приехавшими на свадьбу. Без слов, точно сговорившись заранее, они налетели друг на друга и начали драться. Какая-то женщина завопила из аула. Стоявшие невдалеке мужчины кинулись разнимать дерущихся. Дядя Муртуз несколькими ударами свалил Илларова Гадами, и тот без сознания рухнул на дорогу. Его ненормальная сестра Изайжа тотчас же поползла к нему. Она ползла, выпучив в ужасе глаза, волоча негнущиеся в коленях недоразвитые ноги-обрубки. Перемазанная пылью, она подползла к бесчувственному брату и визжала, обильно брызгаясь слюной. Она подложила ладонь под голову брата и принялась слизывать с его лица пыль и не успевшую запечься кровь. Время от времени Изайжа поднимала голову начинала хихикать. Ее испуг прошел, она была счастлива. Загребая пыль, она подобрала под себя ноги и гладила брата, баюкая его, как младенца. Она хотела быть нежной, ласковой и веселой, но вместо колыбельной из ее горла вылетали хриплые, бессмысленные звуки. Я хотел привести в чувство лежащего в пыли Гадами, но Изайжа вцепилась в мою руку. Я еле отодрал ее от себя. Кожа ее лица на ощупь была толстой, как у буйвола, и неприятной, как резина. Углы рта и подбородок Изайжи всегда в слизи, кожа там какого-то фиолетового цвета. Вскоре собралось все село. Женщины Илларовых причитали и проклинали нас. Больше всех досталось молодому Иллару, сыну Кунмы. Как позже выяснилось, Иллара и его важного партийного дядю Шарапуддина бил Габиб. Когда Илларовы ушли и зрители начали расходиться, дядя Муртуз собрал нас, и мы пошли купаться к водопаду. Мужчины залезли под водопад, раздевшись догола. Вода была студеной, словно из-подо льда. Все хохотали, глядя, как сельский шутник Зурпукал, схватив Габибов пистолет, наставлял его на свой детородный орган, съежившийся и посиневший от холода. С криком «Именем революции!» Зурпукал пытался учинить над ним расправу за дезертирство. Габиб отобрал у него пистолет и положил его в кучу оружия, прикрытого одеждой. Я впервые в жизни видел так много настоящих пистолетов. Дядя Муртуз сказал, что нам всем надо быть начеку: Илларовы
