Тогда в отсвете пожаров в толпе появилось белое знамя. Лаверо согласился выслушать парламентеров. Перед ним предстали трое мужчин, полубезумных от ярости, запаха пороха и крови.
– Мы захватили президента! – заявил самый буйный из них. – Если ваши полки не уберутся из квартала, мы пристрелим его как собаку.
– А я, – отвечал остервеневший от такого нахальства генерал, – даю вам ровно пять минут на то, чтобы вы покинули дворец.
– Осторожней… Нас ничто не остановит, меня особенно, – рабочий повернул к Лаверо свое побагровевшее от злости лицо, – я уничтожу его своими руками, слышите!
– У меня только один приказ, – проревел генерал, – полное искоренение подобной вам швали!
Бунтовщики ушли, извергая угрозы, а через пять минут возобновился обстрел президентской резиденции. Лаверо сдержал, таким образом, свое обещание. Елисейский дворец был взят его войсками в четыре часа утра. Изуродованный труп президента лежал на ступенях парадной лестницы, но восстание было подавлено.
«На самом ли деле удалось сдержать революцию?» – в страхе спрашивал себя Мейраль. Он смотрел на проходящих мимо людей, на их серые невыразительные лица и удивлялся странному контрасту между этим спокойствием и волнениями прошедшей ночи. Да и сам он чувствовал себя довольно-таки потерянным и опустошенным.
– Пожалуй, что удалось… нет больше вчерашнего возбуждения, этого сумасшедшего жизненного ритма, толкающего людей на преступления.
Молодой человек поспешил увидеть дорогого его сердцу учителя.
Старик-профессор едва успел подняться с постели и выглядел рассеянным и мрачным.
– Этот приходил, – прошептал он. – Жаловался, проклинал, скрежетал зубами, потом исчез. Но, похоже, он еще вернется!
– Давно приходил? – спросил Жорж.
– Часа три будет… какой-то пришибленный, с порезом на шее… шапку где-то потерял… А когда он ушел, на нас вдруг навалилась такая дикая усталость!
– Со мной все то же самое! – поразился Мейраль.
– Сабина и дети еще спят. Ее надо спасать, Жорж. Не хочу, чтобы она снова попала в руки этого маньяка.
В этот момент лицо Лангра оживилось, маска усталости исчезла, и он проговорил трагическим тоном:
– Я совершил первое преступление, когда выдал дочь за него замуж, второе мое преступление – то, что я позволял ее мучить.
– В том нет вашей вины, вы же ничего не знали.
– Я не имел права не знать. Без сомнения, я ненаблюдателен и абсолютно не приспособлен к жизни: лаборатория лишила меня способности чувствовать и оценивать все с точки зрения обыкновенного человека, но никто не отдает свою дочь не получив взамен каких-либо гарантий. Мне следовало посоветоваться с друзьями… и с вами в первую очередь. Вы из тех, кто никогда не станет рабом того или иного типа существования! Вы бы предостерегли меня.
– Не знаю.
– Нет, знаете. Не относитесь ко мне с вашей идиотской снисходительностью. Вы все знали!
– Я догадывался, что с этим человеком она не будет счастлива, – мягко произнес Мейраль. – И потом, я видел…
– Вы видели ее страдания! Вы знали, что она в опасности. Как вы могли не предупредить меня?
– Мне казалось, я не в праве был…
– Но почему?
Краска стыда залила лицо молодого человека, он порывисто пожал плечами, демонстрируя свою неуверенность.
– Проклятая щепетильность! – пробурчал профессор, впадая в состояние суровой задумчивости.
– Вы слышали, что бунтовщики повержены? И что президент республики убит? – внезапно спросил Мейраль, чтобы немного встряхнуть старика.
Лангр в отчаянии покачал головой и, густо покраснев, произнес:
– Ах, я ничего, ровным счетом ничего не знаю! Я презираю моих современников, и все же мне очень стыдно, что я так безразличен к их драме.
– Мы ничем не могли им помочь!.. Наше ничтожное вмешательство лишь усугубило бы ситуацию. Не о том я жалею. Наше предназначение – совсем в другом, и, к сожалению, до сих пор нам не удалось его выполнить. Кто скажет, что произошло, пока мы спали? Какие чудесные превращения мы пропустили, каких ценных наблюдений лишились? Все человечество поддержало бы нас, если другие…
– Если другие уже не заняли наше место!
Ученые переглянулись с тоской во взгляде и с ощущением глубокой утраты самого великого открытия в их жизни.
– А может еще не поздно? – первым заговорил профессор.
– Вчера, прежде, чем уснуть, я наблюдал приостановление развития нашего необычного явления. Хотя нельзя быть до конца уверенным: усталость буквально сразила меня. Но на редкость спокойное утро, последовавшее за столь страшным перевозбуждением огромной массы народа, бесспорно, указывает на некие нарушения в окружающей среде.
– Что ж, тогда за работу! Если, конечно, вас не ждет какое-нибудь срочное дело.
С первых же опытов – наиболее общих и простых – исчезли многие сомнения. Рефракция световых лучей вроде бы нормализовалась. Однако после прохождения спектра одновременно сквозь несколько оптических призм стали различимы некоторые аномальные изменения, и никак не удавался эксперимент с поляризацией.
– Сколько времени мы потеряли! – досадовал Лангр. – Все из-за этого проклятого Веранна. Остальные ученые работали, пока мы были втравлены, по его милости, в это абсурдное происшествие.
Блуждающим взором он всматривался в отдаленные уголки лаборатории, думая обнаружить там вымышленных соперников, давно ставших навязчивой мыслью несправедливо обиженного старика.
– Ведь все, кто имеет дело с оптикой… – горько вздыхал он.
– Кто знает! – задумчиво произнес Мейраль. – Вероятно, человеческому глазу доступно лишь то, что сейчас видим мы с вами, и никто не обладает иными данными.
– Но давно можно было выяснить причины феномена! На это могло хватить ночи.
Жорж едва заметно пожал плечами. Бесполезно было рассуждать об уже свершившемся факте: после драки кулаками не машут.
– Конечно. Но что тут теперь поделаешь? Развитие процесса все-таки продолжается. Происходят чрезвычайно интересные вещи, и, пожалуй, мы станем свидетелями еще более уникальных событий. Я это чувствую!
Склонившись над столом, он все это время с достойной истинного ученого тщательностью разглядывал поверхность одной из промежуточных призм, пропускающей лучи.
– Вижу небольшую аномалию фиолетового, – задумчиво произнес Мейраль после короткой паузы.
Профессор заметно оживился, словно скаковая лошадь перед пробегом:
– Аномалию? Какого рода?
– Все та же бледноватая пелена… постойте, зона фиолетового пропадает буквально на глазах. Впрочем, я могу ошибаться, мои умственные способности сильно пострадали за прошедшую ночь.
