— Так точно.
Она оглядела пустую комнату.
— Я только что переехал, — объяснил Кастет, — ничем еще не обзавелся, стол вот, стулья да раскладушка.
Упоминание о раскладушке показалось ему неприличным, хотя более неудобного предмета для сексуальных кувырканий и придумать, наверно, нельзя. Девушка Света кивнула, повесила плащ на спинку стула, сама села на другой и вопросительно посмотрела на Кастета.
— Вроде водку пить собирались, или ты меня все-таки с другими целями заманил? А хлеб тогда зачем?
— Сейчас!
Кастет нашарил в сумке упаковку пластиковых стаканчиков, вскрыл, поставил один перед собой, Светлане подвинул свой — стеклянный, из которого пил весь вечер. Выпили, закусили, отломив по куску хлеба от буханки — нож был неизвестно где.
— Так что у тебя случилось?
— Ничего. У меня случилась жизнь, вот и все.
Кастет налил еще по одной. Так же молча выпили. Кастету стало покойно так, уютно, словно вернулся он из дальнего рейса домой и встретила его жена, Светлана Михайловна, сидят они за столом и пьют не водку, а чай, на полезных травах настоянный, сейчас она расскажет, как дети, как дома, кто приходил или звонил, пока он катался по стране…
— О чем задумался? — Светлана смотрела на него с улыбкой. — У тебя лицо было такое…
— Какое?
— Не знаю. На меня никто так не смотрел. Странный ты…
Она нагнулась через стол, провела рукой по его волосам, Леха невольно заглянул в вырез блузки, увидел маленькие острые груди, и в нем опять проснулся самец.
Девушка почувствовала это, но не отстранилась, а взяла его голову обеими руками и поцеловала в лоб. Леха неловко, через стол, обнял ее, встал, притянул к себе и жадно впился в губы.
Она не отвечала на поцелуи, только слегка приоткрыла рот и, прикрыв глаза, запрокинула голову, отдаваясь его ласкам.
Кастет скользнул ладонями вниз, по спине, крепко сжал маленькие упругие ягодицы. Девушка застонала, не от боли, от удовольствия, и еще крепче прижалась к нему всем телом. Он жадно, сильно мял ее, понимая, что такая боль возбуждает девушку, дает наслаждение. Потом она внезапно отстранилась от него, села опять за стол, тяжело дыша и глядя на него странным, помутневшим взглядом.
— Не надо, ладно, — сказала, наконец, она, — не хочется так вот…
— Как? — спросил Леха, хотя и сам все понял. Стало стыдно домашнего бардака, своего неуместного нахальства и почему-то своей неприкаянности.
— Извини, Света, — сказал он, — прости, дурак я, давай выпьем.
— Давай, — согласилась она и подставила стакан.
Молча, не глядя друг на друга, выпили, разом потянулись к хлебу, встретились руками, отдернули, опять встретились. Кто-то из них, непонятно кто, задержал ладонь другого в своей руке, совсем коротко задержал, только чтобы почувствовать тепло другого человека, и снова разомкнулись ладони, медленно повисая в воздухе.
— Бери, — сказала Светлана, — ты первый бери, а то мы так от голода помрем…
Он протянул руку к буханке, накрыл ее ладонь и почувствовал, как по телу пробежали мурашки, которые бывают только от нежности к другому человеку, а не от животной страсти или похоти. Кожа была нежной и гладкой, как кожа маленького морского животного, на мгновение выплеснутого волной на теплый береговой песок, чтобы сразу быть унесенным в привычную морскую глубь.
— Прости меня, — повторил Леха, — живу я как… — он силился подобрать слова, будто говорил на незнакомом себе языке, — одним днем живу, словно помереть завтра собираюсь. Если есть водка на столе, ее сегодня выпить надо, всю выпить, другого случая не будет, есть рядом девушка, значит, немедля в койку ее, только бы не упустить, когда еще случай представится, чтобы с девушкой переспать. Я ж не старый еще, жениться могу, квартира теперь есть, жить будет где, и ребеночка хочу, очень, сына…
— А у меня сын есть, — сказала вдруг Светлана и, прочитав в глазах Лехин вопрос, добавила: — Он в деревне живет, у бабушки, недоношенный родился, семь месяцев, ему воздух свежий нужен, молоко парное, а где тут, в городе, парное молоко возьмешь. А я, видишь, осталась, на хлеб себе и ему зарабатываю…
Помолчали, не расцепляя рук, ее ладонь нагрелась под его ладонью, словно стала частью его руки, и сама она — словно его продолжение с одинаково бьющимся сердцем, таким же ровным, спокойным дыханием. Леху снова окатила волна нежности, и он осторожно убрал свою руку, потому что знал, что сейчас будет, страшился и не хотел этой близкой радости, боясь, что она все испортит и сделает только хуже, потому что лучше быть уже-не может…
* * *
Проснулись они уже днем.
Солнце светило вовсю, на набережной полно людей и машин, в общем — день. Часы у Кастета остановились, у Светланы их просто не было, но точное время их не интересовало — день, значит, день…
Бутылка на столе была пуста, но Кастет — мужик хозяйственный — достал все из той же сумки непочатую поллитровку.
— Будешь? — спросил он у разом проснувшейся Светланы.
— Не-а, — она лежала на раскладушке, неловко опершись локтем о металлический каркас.
Кастет провел ночь на полу, постелив что-то, наугад вытащенное из коробки с разными постельными тряпками. Тело неприятно ныло от неудобного сна, и было немного стыдно смотреть на Светлану.
— Ты в школу не опоздаешь? — спросил он, просто чтобы не молчать.
— В школу? — удивилась она. — Я тыщу лет назад школу кончила.
— Так долго не живут, — машинально отметил он, — ты же училка вроде как.
— А! У меня диплом училки, а работаю я в другом месте.
— Где?
— Давай я тебе потом расскажу, не хочу сейчас об этом, потом как-нибудь…
Светлана тоже, видно, стыдилась вчерашней неловкой близости, внезапной откровенности со случайным человеком и того, что промелькнуло между ними, вызывая холодный огонь в животе и горячие волны крови, бьющиеся в висках. Того, что она уже несколько лет решительно не пускала в себя, предпочитая оставаться сторонним наблюдателем в играх плоти и чувств.
— Ванная у тебя где? — спросила она, желая скорее уйти от этого странного человека, разбудившего в ней то, что она боялась называть своим именем.
— Там, — неопределенно махнул рукой Леха, — полотенце возьми. Светлана вернулась уже одетая и сказала:
— Пойду я, проводи…
— Дай мне телефон, — неожиданно попросил Леха.
— Зачем? — спросила она, но тут же испугалась, что может не дать, и они больше никогда не увидятся. — Карандаш есть? Пиши.
И она продиктовала номер телефона и адрес.
Кастет проводил ее до дверей, на прощанье она чмокнула его в щеку, помахала рукой и ушла в полумрак лестницы. Скорее всего, навсегда.
