Я затаилась. Уверила себя, что выжидаю, а потому сохраняю хладнокровие… Конечно, глупо говорить о стойкости духа после допроса в тюрьме. За столь краткий срок превратиться в дрожащее, ничего не соображающее существо… Самой себе противно. Теперь — когда светило солнце и люди вокруг улыбались.
Я вздохнула. Не буду об этом думать. Нужно разобраться со службой, о которой было упомянуто в бумаге, что показал мне Плантаго.
На постоялом дворе на меня тоже бросали взгляды. Привлекали внимание мои босые ноги. Я старалась поменьше смотреть по сторонам. Может, мне только кажется, что они смотрят. Да и смешки тоже могут относиться вовсе не ко мне. Если не разбираться, то ни опровергнуть, ни подтвердить этого предположения не получится.
Плантаго шагал впереди, его вроде и не интересовало, иду ли я следом. У него здесь уже была снята комната, и хозяин, узнав его, почтительно кивнул. Это открытие оказалось неожиданных, хотя, если подумать, должен же Плантаго где-то жить. Просто тогда, в парке, он показался мне таким… бездомным, потерявшимся. Утратившим если не себя, то что-то, что делало его самим собой. Не могло же это ощущение появиться лишь оттого, что в парке был под действием «пыльцы фей»…
— Приведи себя в порядок, — распорядился Плантаго, небрежно взмахнув рукой куда-то в угол. Оказалось, там маленькая умывальня с едва втиснувшейся деревянной лоханью для купания. Стоило мне войти, как снаружи щелкнула задвижка. Запер. Я закрылась изнутри, постаралась, чтобы тоже щелкнуло погромче. Против мага, конечно, не поможет. Но мне не хотелось демонстрировать полную покорность.
Раздеться я решилась с трудом. Хотя избавиться от грязной одежды хотелось до одури, но присутствие Плантаго слишком пугало. Мне чудилось, что он стоит за дверью и прислушивается. А то и смотрит сквозь — исключительно на случай, если я соберусь просочиться сквозь доски вместе с выплеснувшейся из лохани водой. Вода, кстати, оказалась теплой. Ее явно налили не так давно.
Еще сложнее оказалось после купания натянуть на себя все ту же сорочку, пропитанную тюремной вонью. Какой смысл был в том, чтобы тщательно отмываться? Но другой одежды у меня не имелось, а остаться вообще в одном плаще с чужого плеча… Я представила, как Плантаго с мерзкой ухмылкой требует: «Верни немедля!». Не знаю, поступил бы он так, но в моих мыслях оказался способен на любую мерзость.
Когда я вышла, Плантаго сидел в кресле, вытянув ноги и откинув голову на спинку. Вид у него был усталый. Я на мгновение почувствовала то же, что и тем вечером, когда увидела его впервые: тревогу, ощущение того, что кто-то совсем рядом нуждается в помощи… Я показалось, что если сейчас он откроет глаза, я снова увижу расширенные зрачки. Даже принюхалась: у «пыльцы фей» характерный запах, очень напоминает булочки с корицей. Не могу представить: Плантаго, весь такой в черном, угрюмый — и вдруг булочки с корицей!
Объект моих мыслей вдруг поднял голову и взглянул на меня в упор, будто подслушал, о чем я думаю. Усмехнулся, когда я невольно закуталась в плащ, ткнул пальцем в сторону подоконника. Я увидела, что там лежит ворох вещей… моих вещей! Мое серое платье с едва заметным швом (я зацепилась за ветку шиповника), край тонкого нижнего белья… я почувствовала, что краснею. На полу у окна стояли мои стоптанные ботинки.
— Это мои вещи?
— Угу. Если бы не заперлась, могла сразу переодеться.
И что это за намек? Что он не постеснялся бы зайти в умывальню и даже намеревался сделать именно это вместо того, чтобы отдать мне вещи сразу…
Я сгребла одежду и бросилась обратно в умывальню. Заперлась и, скинув плащ прямо на пол, поспешно принялась сдирать с себя сорочку.
Он сделал это специально! Чего добивался? Поиздеваться хотел?!
Зачем тогда принес мою одежду? Ходил к Мартине… уж точно не для того, чтобы позаботиться о моем нижнем белье! Осматривал Терина и понял, что я не причиняла мальчику вреда. Но ничего мне не сказал.
Понятно, что из-за королевского указа я все равно преступница. Способности мои никуда не делись. Но разве нельзя было хотя бы сказать, что… он знает — я не та преступница, которой меня пытался выставить дознаватель! Вместо этого показал бумагу и напомнил, что с Милики никто обвинения не снимал. Вот так!
После сорочки осталось мерзкое ощущение, от которого уже не удалось избавиться. Я закусила губу, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Нет уж, я не покажу ему своего состояния!
Когда я вышла из умывальни в очередной раз, Плантаго стоял у окна, сложив руки на груди.
— Долго возишься, — недовольно сообщил он.
— Пришлось переодеться, — язвительно пояснила я. Он резко обернулся, под его тяжелым взглядом я поспешно замолчала, уставившись в пол. Даже пробормотала:
— Спасибо вам… за вещи.
Плантаго хмыкнул.
— Не считаешь, что как-то глупо обращаться ко мне на «вы» после всего, что было?
Я непонимающе уставилась на него. Это он о том, что видел меня скорчившейся, полураздетой на полу тюремной камеры, дрожащей в присутствии дознавателя… Или о том, что знает правду о Терине и теперь — это наш общий маленький секрет?
— Можешь называть меня Версом. Нам еще работать вместе.
О! Так это была попытка сблизиться ради совместной работы?
— А где деньги? — резко спросила я.
— Какие деньги? — озадачился Плантаго.
— Мои. Те, что хранились в доме Мартины. Вы…
— Ты, — поправил он. Я втянула воздух сквозь зубы. Ладно… Ладно!
— Ты забрал мои вещи, значит, и деньги тоже взял.
— Вот ты о чем, — Плантаго ухмыльнулся. — Да, они у меня. Думаешь, я буду тебя обеспечивать во имя нашей крепкой дружбы?
Нашей… что? Опять издевается! Да что я ему такого сделала?!
Я хотела сказать что-то резкое, но тут заметила, какое у него лицо. Застывшее, словно маска. Ледяная ненависть во взгляде.
— Иди ешь, — уронил человек, которого я могла называть по имени.
На столе стояла миска с бобами и мясной подливой. Я отвернулась от Плантаго. Раз меня собираются кормить на мои же деньги, я могу не благодарить.
Не люблю бобы.
Но поесть надо. И успокоиться. А потом можно будет попробовать поговорить еще раз. Должна же я понять, что происходит и ради какой работы этот… Верс вытащил меня из тюрьмы.
* * *
Верс ко мне не присоединился, и казалось, дремал в кресле, пока я ела. А выходит — ждал. Может, проверял, не намерена ли я сбежать. Я думала о побеге. И о бумаге, которая была у Плантаго. Он сунул ее за пазуху, если подойти неслышно, аккуратно отогнуть ворот куртки, потянуть за самый краешек бумаги…
Про метку я, конечно, тоже не забывала. Пока была в умывальне, я пыталась ее рассмотреть, но лишь чувствовала легкое жжение, когда касалась предплечья.
Если это следящая метка, Плантаго сможет меня найти, но на это ему понадобится время. А время — это моя стихия. Я умею с ним договариваться. Я найду способ избавиться от метки. Придумаю что-нибудь, ведь были у меня когда-то друзья… должники. И хотя ни одного подходящего имени в памяти не возникло… уверена, лишь потому, что я еще недостаточно думала об этом.