Позаимствованное у подружки вечернее платье не относилось к числу тех, которое она выбрала бы в нормальной обстановке, но, вне всякого сомнения, оно как-то изменило ее облик, ибо никогда раньше Хейзл не замечала, чтобы мужчины буквально пожирали ее глазами.
Короткое облегающее платье с узенькими лямками оставляло на виду матовую кожу обнаженных плеч Хейзл. Серебристо-серая материя обтягивала девичьи формы как вторая кожа, и большинство мужчин в зале откровенно разглядывали Хейзл.
Потягивая свой тоник, Дик краем глаза заметил девушку в коротком поблескивающем платье. Первым делом он невольно отметил, что у нее потрясающие ноги, но что-то в ее облике заставило его присмотреться к незнакомке, и Дик нахмурился.
Ибо при всем своем неподдельном обаянии она как-то не вписывалась в эту обстановку. Хотя бы тем, что чувствовала себя в клубе явно неуютно. Словно опасалась, что в любую минуту какой-нибудь перебравший ухажер, обдав ее перегаром, попытается завязать разговор. Или хуже того.
Дик встал, не обращая внимания, что все женщины, сидящие по соседству, похотливо раздевают его взглядами. Все, кроме одной.
Хейзл конечно же заметила его. Он был так обаятелен, что не заметить такого мужчину было просто невозможно! Но лишь предельно тщеславная или бесконечно уверенная в себе женщина могла предполагать, что великолепный красавец остановит свой выбор на ней.
Хейзл не была ни той, ни другой и поэтому только удивленно моргнула, увидев, что он целенаправленно пересекает бар, явно направляясь к ней. Она даже украдкой оглянулась — не стоит ли у нее за спиной некая блистательная светская дама, радостно улыбаясь этому высокому мужчине с прищуренными серыми глазами. Но за спиной никого не было. Хейзл покраснела.
От Дика не укрылось ее невинное детское смущение, и, подойдя поближе, он испытал более чем странное удовольствие.
— Здравствуйте, — сказал он волнующе низким голосом. — Похоже, вы заблудились.
— Чего я и хотела, — откровенно призналась Хейзл. — Тут хуже, чем на фабрике фейерверков во время взрыва.
— Да? Почему же? — Дик не скрывал, что она его развеселила; в последнее время ему не доводилось встречать девушек, способных на оригинальное высказывание: большинство покорно соглашались с каждым его словом.
— Ну, все эти вспышки мерцают, как сумасшедшие, а музыка грохочет так, что уши лопаются! — Хейзл неодобрительно покосилась на бармена. — И представить себе не могла столь диких цен за выпивку!
— Видно, что вам тут не нравится, — заметил Дик. — Напрашивается вопрос: почему вы тут оказались?
— Я пришла с подругами, — объяснила Хейзл, старательно избегая уточнения «по школе».
— И они?.. — Дик оглянулся.
— Танцуют.
— А вы не хотите потанцевать? — спросил Дик, подумав, какое это будет блаженство, обнимая ее, покачиваться в такт музыке.
Хейзл на секунду задумалась. Она ничего не имела против того, чтобы потанцевать с ним. Ровным счетом ничего. Но стоит ли рисковать? Перед ней стоял самый симпатичный мужчина из всех, что за этот вечер попались ей на глаза. А не повиснут ли на нем остальные девчонки, исходя слюной, как собаки над костью?
— Не очень. Там слишком тесно.
— Как насчет выпить? Может, кофе?
— О, кофе я люблю, — встрепенулась она. — А его тут подают?
Он состроил презрительную гримасу.
— Точнее, выдают за кофе какую-то мутную коричневую жидкость, но я знаю тут за углом маленький экспресс-бар, где варят лучший в Лондоне кофе. Если вас это интересует…
Хейзл замялась. Она отлично усвоила правила личной безопасности, но внутренний голос подсказывал, что этому человеку можно довериться.
— Прихватите с собой гувернантку, если так вам будет спокойнее, — вежливо предложил он, правильно истолковав ее замешательство.
Долой страхи! Хейзл замотала головой, и в полумраке бара ее волосы взметнулись золотистым ореолом.
— В этом нет необходимости: у меня черный пояс, так что в случае чего я смогу защитить себя.
— В самом деле? — восхитился он.
— Да нет! — засмеялась она. — Но, кажется, я вас смутила, не так ли?
Он тоже засмеялся, пробормотав:
— Дик Треверс, — протянул ей руку.
— Хейзл Маршалл, — представилась она.
Забыв о всех и вся, целый час они провели в невинной болтовне за кофе, хотя потом Хейзл с трудом могла вспомнить, о чем шел разговор. Она была счастлива, что новый знакомый внимательно слушает ее. Слава богу, отец приучил ее внимательно читать газеты, и она не ударила в грязь лицом, имея дело с отлично информированным Диком Треверсом.
Бок о бок они вышли на улицу, залитую неоновым светом, и, остановив такси, Дик доставил ее в Найтсбридж. Хейзл была благодарна темноте, потому что, когда водитель подъехал к дому, она залилась краской, отчаянно надеясь, что Дик попросит об еще одной встрече.
Дик же всю дорогу маялся угрызениями совести. Хейзл не походила на тех особ, с которыми он обычно встречался. В ней были такие чистота и непосредственность, что, как ни смешно, ему хотелось оберегать ее, а подобные чувства он испытывал только к своей младшей сестренке и подруге школьных лет Паоле. Но он никогда не представлял Паолу в такой ситуации…
Когда такси остановилось, совесть заставила его проявить благоразумие, и он осмелился спросить:
— Сколько вам лет, Хейзл?
— Двадцать, — легко солгала она и, увидев, как Дик облегченно улыбнулся, поняла, что подписала себе смертный приговор.
В течение нескольких последующих недель Хейзл встречалась с Диком едва ли не каждый день, ухитрившись так и не познакомить его с отцом. Впрочем, сделать это оказалось нетрудно, потому что Дик не хотел ни с кем делить ее общество — как и она по отношению к нему.
В случае необходимости Хейзл увиливала от ответа, объясняя, что у нее пасхальные каникулы. Когда Дик предположил, что она учится в Университете, Хейзл не стала разубеждать его, успокаивая себя тем, что скоро действительно станет студенткой. Она, привыкшая к безупречной честности слов и поступков, быстро выяснила, как потрясающе просто прибегать к обману, когда страстно хочешь кого-то. А Хейзл хотела Дика.
Ее не волновало, что она водит его за нос. Хейзл была влюблена, но понимала, что возлюбленный отбросит ее, как горячую картофелину, если только она признается, сколько ей на самом деле лет. А любовь оставалась любовью. Потеря матери заставила ее слишком рано повзрослеть. И Хейзл лучше, чем кто-либо, понимала эфемерную природу счастья: она не могла отделаться от мысли, что, если только представляется такая возможность, его надо хватать и держать обеими руками. И она решила, что пойдет на что угодно, лишь бы Дик Треверс не исчез из ее жизни…
Да и сам Дик увлекся ею куда серьезнее, чем предполагал: никогда раньше любовь не посещала его, — он был откровенно растерян. И впервые осознал, что значит оказаться во власти сил куда более сладостных, чем доводы здравого смысла.
