– Скажи, это правда, что Клаудия Бьюмонт предпочла врезаться в твой автомобиль, лишь бы не повредить машину телережиссера?
Мак пришел в замешательство, видя, что она находит инцидент на аэродроме просто забавным.
– Она так сказала. Адель рассмеялась.
– Хотела бы я посмотреть на тебя в тот момент. Мак считал, что его поведение в той ситуации не делало ему чести, и тот факт, что свидетелей поблизости не оказалось, немного примирял его с действительностью.
– Ты вот-вот станешь матерью, – сухо проговорил он. – Мне бы не хотелось, чтобы ты появлялась на аэродроме, пока не сможешь снова вернуться к работе.
– Послушаешь тебя, так я не должна показываться здесь до тех пор, пока мои отпрыски не закончат школу?
– Это было бы правильно.
– Боже, Мак, как ты старомоден, – выпалила Адель, совершенно взбешенная его упрямством. – Ты же знаешь, что я дорожу своей работой. И тебе не удастся отделаться от меня только потому, что я обзавелась младенцем. Существуют законы…
– Засудишь меня?
– Вот именно.
– Так я и знал.
– Значит, ты еще больший идиот, чем я думала. – Она помолчала, затем переменила тон. – Ох, прости, Мак. Я тебя прекрасно понимаю. Но пойми и ты меня, я ведь не Дженни. Поверь мне, что…
– Я верю тебе, Адель, верю, что ты не сделаешь ничего, что могло бы повредить бэби. Но не могу же я допустить, чтобы ты с этим… – Он выразительно посмотрел на ее живот. – В конце концов, случись что, это будет на моей совести.
– Хорошо. Я все понимаю. – Она протянула к нему руки. – Иди сюда, я тебя обниму на прощание.
Клаудия старательно замазывала синяк под глазом, когда Мелани просунула голову в дверь артистической уборной.
– Все-таки в целости и сохранности, как я вижу! Клаудия через зеркало взглянула на сводную сестру.
– Точно. Все более или менее сошло мне с рук. Вот только новый автомобиль придется списать со счетов. Я ведь сегодня утром, пока добралась до аэродрома, успела здорово стукнуться. – Приблизив лицо к зеркалу, она осмотрела результаты своей камуфляжной работы и сказала: – Ну, кажется, с этим можно покончить, как ты считаешь?
– Ты что, попала в аварию? Можешь объяснить толком, что случилось?
Тревожные вопросы посыпались градом.
– Да ничего существенного. Ставлю ногу на тормозную педаль и… Ну, ладно, – буркнула она, – я же говорю, ничего особенного. Все обошлось.
Потрясенная Мелани, хоть и проработала пять лет на австралийском телевидении, в свои двадцать лет оставалась по-девичьи пылкой и восприимчивой. Она присела на край старомодного плетеного стула, стоящего возле гримерного столика, и сдавленным от ужаса голосом прошептала:
– Ты хочешь сказать, что у тебя отказали тормоза?
– Можно и так сказать. Уверена, что фирма, продавшая машину, должна будет признать явную неисправность.
– Но как ты остановилась? Я хочу сказать…
– Ну, с остановкой проблем не было. Самолетный ангар услужливо подставил мне свой бок.
– Что подставило тебе бок?
– Ангар для самолетов. – Клаудия посмотрела на сестру и усмехнулась. – Дело житейское. Сначала я погасила скорость о бок одного громадного «ленд-крузера», который принадлежит одному громадному мужику. – Она наложила еще один тонкий слой грима на синяк. – Он обрадовался, конечно, но не очень сильно. Даже нагрубил. А некоторое время спустя просто вышвырнул меня из самолета. – Она показала на синяк под глазом. – Вообще это был веселый день, с самого начала веселый.
– Я немножко не так представляю себе веселье. Можешь ты все объяснить толком? – настаивала Мелани.
– А что, синяк это объясняет плохо?
– Синяк ничего не объясняет. А если и объясняет, то далеко не все. Ты, должно быть, здорово стукнулась.
– Стукнулась, дорогая моя, но не разбилась. Представление, как говорится, продолжается.
В этот момент раздался стук в дверь.
– Войдите.
В гримерную с букетом роз вошел вахтер театра Джим Гарднер.
– Один джентльмен, мисс Клаудия, просил вам передать это. Тут и записка есть. Он сказал, что будет ждать ответа.
– В самом деле? Какой терпеливый.
Клаудия приняла букет бледно-желтых роз и извлекла из него конверт. Если цветы и записку прислал Тони, то он получит достойный ответ.
– Ой, какие красивые. От кого это? – воскликнула Мелани.
– Понятия не имею.
Черные чернила и смелый размашистый почерк, которым было написано ее имя, ни о чем ей не говорили. Открыв конверт, она достала карточку и прочитала:
Мне необходимо сообщить вам нечто важное. Буду ждать вас после окончания спектакля у служебного выхода.
Габриел Макинтаир. Клаудия рассмеялась.
– Ну и ну! Кажется, тот самый огромный мужик, очень сердитый, желает со мной встретиться.
– Наверное, решил извиниться, что выбросил тебя из самолета, – предположила Мелани, взяв карточку и с интересом ее рассматривая. – Может, конечно, он и грубиян, но почерк у него красивый.
Извинения? За грубость или за то, что поцеловал ее? Клаудия не долго думая повернулась к ожидавшему ответа вахтеру и сказала:
– Джим, пожалуйста, скажите мистеру Макинтайру, что я, к сожалению, после представления буду занята. – Она взглянула на Мелани и, будто оправдываясь, пояснила: – Хороший почерк не дает права грубить.
– Разве я что говорю? – пролепетала Мелани и, помолчав, добавила: – А с цветами как?
Клаудия подняла цветы к лицу, но оранжерейные розы редко имеют аромат, и эти исключением не были.
– Просто вернуть их ему было бы слишком грубо. И что мужику делать с букетом роз? Да еще с этой упаковкой и бантиком. Нет, это уж слишком, он вконец разозлится. – Клаудия взглянула на Мелани и усмехнулась.
– Впрочем, я бы с радостью вернула их. Мне бы доставило удовольствие лишний раз досадить этому придурку.
– Да? Почему? – Поскольку Клаудия промолчала, Мелани сочла возможным высказать по этому поводу свое мнение. – Если он действительно придурок, то возвращение букета ничуть его не смутит. Он просто засунет его в ближайшую мусорную урну, да и думать забудет. – Она пожала плечами. – Я знаю, о чем говорю, мне уже как-то раз пришлось возвратить одному идиоту его идиотский букет.
– Никогда не суди по одному случаю, сестричка. – Клаудия уже успела понять, что Мак не принадлежит к тому примитивному типу мужчин, которых женщине так просто смутить. – Ладно, пусть, на первый раз я их оставлю. Спасибо, Джим, передай ему только то, что я сказала.
Джим за свою долгую жизнь немало выслушал подобных разговоров за кулисами, а потому, ничему не удивляясь, кивнул.
