Книга Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов

Проснулась она легко, сразу открыла глаза и увидала над собой акацию. Пахло мокрой землей. Она поднесла к лицу ладони и, словно вспомнив что-то, тотчас отняла их, бросила вдоль тела. Она лежала в беседке на полу. Все платье, руки и босые ноги ее были в грязи, схватившейся корками, а против нее, на скамье, как ни в чем не бывало курил Хирург.

– Ой, – сказала Диана.

– Доброе утро, – сказал он, глядя мимо нее.

Как будто защищаясь от удара, она скрестила руки на груди. Хирург выдохнул дым и щелчком отбросил окурок. Он был в прозрачной сетчатой майке, в застиранном трико с лампасами и пузырями на коленках.

– Что вы тут делаете? – спросила Диана с ужасом.

Хирург пожал плечами.

Вспомнив пылающие клочья, она сказала наобум:

– Это… у вас не пройдет.

Хирург кивнул с безразличным видом.

– Вы понимаете, что это глупо! – воскликнула Диана. – И как я вообще здесь… что это значит?

– Очень просто. – Он сдул с трико пепел. – Своим ходом… через лужу вон.

Диана оглянулась. По свинцовой глади лужи плыли радужные пятна и палые листья, посреди возвышалась побуревшая то ли от огня, то ли от ржавчины железяка. Размашистые, будто тащили корягу, борозды в земле вели от аллеи, пропадали в воде, выныривали с ближнего края, где виднелись ремешки втоптанной в грязь сандалии, и, рассыхаясь, сходили на нет у входа в беседку.

Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.

– Ну, хватит, – сказал Хирург.

Она открыла глаза.

– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!

Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.

– А за кого я себя выдаю?

– Уходите, – спохватилась она.

Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась и, с отвращением чувствуя, как сухая грязь отстает от кожи, сыпется на ходу, пошла к дому. Босыми ногами она ступала по мокрой, усеянной каменной крошкой земле, как по углям. На аллее, вытерев ступни об асфальт, она взглянула на улицу и замерла. Развороченная калитка держалась на одной петле, а рядом, точно тень, темнела круглая, как бы давленая выбоина в тротуаре. Пара бабочек вилась над пробитым почтовым ящиком. Попятившись, Диана хотела зачем-то звать Хирурга, как вскрикнула от боли, сразу заставившей ее забыть и про калитку, и вообще про все, – осколок стекла воткнулся в подушку правой ступни. Ставя ногу на пятку, Диана доковыляла до крыльца и тут, встав на пороге вестибюля, уже забыла про боль: сияющие россыпи битого стекла на паркете рассекала чистая прогалина, будто от порога до внутренней двери проехались полотеркой…

Аптечка была в здравпункте, который, конечно, оказался заперт. Больной ногой Диана уже не ступала и на пятку, до того кровила рана. Опираясь на стену, она поскакала в душевые, где был свой аптечный шкаф. Душевые находились в цоколе, полукругом туда вела короткая лестница, на которой она перевела дух и сдернула с себя одежду. Шкаф тоже был заперт, но ключ, по счастью, лежал на своем месте, на крышке с краю. Взяв бинт с зеленкой, Диана ввалилась в кабинку. Осколок так и торчал в ране, весь в кровавых прожилках, сахаристый, как кость. Она пустила воду, подставила ногу под струю и попыталась представить, как будет вытаскивать эту мерзость. Ничего подобного ей еще не приходилось с собой делать, и чем дальше, тем больше она понимала, что не способна на это, да и как возможно такое, если ты не мясник, не хирург. Собираясь с духом, она проминала ногтем пробку пузырька с зеленкой и тут услыхала, как что-то стукнулось об пол. Она успела увидеть разлетающиеся в воде розовые облачка и сам осколок – мутный клык с приставшим кровяным сгустком. В следующую секунду поток подхватил и унес его в решетку. Диана подвернула ступню кверху, намереваясь посмотреть порез, после чего склянка полетела из ее рук, она почувствовала, как сердце останавливается, как бы всплывает к горлу. На подушке, у окровавленного еще мизинца, не было ни малейшей раны, даже шрамика, только капли воды стекали по коже, сочные, как в рекламе мыла.

* * *

Вытереться было нечем, и, все еще похрамывая, ежась в мокром, кое-как постиранном платье, она пошла в оранжерею на втором этаже и грелась на солнце у стеклянной стены. Зимний сад выходил на главный фасад, а ей казалось, это другая планета. Понемногу она успокаивалась, приходила в себя. Проехавший под окнами черный автомобиль не встревожил ее, не заставил думать даже о том, что ее могут заметить, – напротив, неторопливый ход его был движением в той части ее сознания, которая выделяла этот островок солнечной суши в недосягаемое ни для кого владение. На время она словно почувствовала на себе взгляд. Смотрели ниоткуда и отовсюду одновременно, она бы сказала, что смотрели и изнутри нее. Но приглядывались не к ней, приглядывались – всерьез, оценивающе – к ее новым владениям. Диана замерла. Как будто парализованная близким дыханием убийцы, беспомощная и покорная жертва, она пережидала этот страшный взгляд. И оценка его так и осталась неизвестной. Вдруг – развиднелось, отлегло, какой-то лист качнулся торжественно, и это всего лишь сказывалась весна, головокружение.