И посредине рва.
Когда я дохожу до этого места, Бабуля морщит лоб, поднимается и расправляет платье, словно оберегая себя от неприятного впечатления. Это некрасивая песня, Тове, строго произносит она, ты и в самом деле выучила ее в школе? Я с тяжелым сердцем подтверждаю, потому что ожидала услышать: как прекрасно, кто же это написал? Сначала нужно обвенчаться в церкви, уже мягче говорит бабушка, прежде чем иметь друг с другом дело, но тебе-то откуда это знать! Ах, Бабуля! Я знаю намного больше, чем ты думаешь, но впредь буду молчать. Я вспоминаю, как несколько лет назад с удивлением осознала, что мои родители поженились в феврале, а в апреле того же года на свет появился Эдвин. Я спросила маму, как это могло произойти, на что она резко ответила: видишь ли, обычно первенца вынашивают месяца два, не дольше. И она, и Эдвин тогда рассмеялись, а отец помрачнел. Это самое ужасное во взрослых: они ни за что не признаются, что хотя бы раз в жизни совершили ошибку или поступили опрометчиво. Они с легкостью осуждают других, но никогда не готовы вершить суд над собой.
Остальных родственников я навещаю только вместе с семьей или хотя бы с мамой. Тетя Розалия, как и Бабуля, живет на Амагере. Я заходила к ней всего несколько раз, потому что дядя Карл, прозванный Бездонной Бочкой, вечно сидит в гостиной, пьет пиво и брюзжит, а детям это видеть не положено. Гостиная такая же, как и все подобные комнаты: с буфетом вдоль одной стены, диваном у другой и столом между ними в окружении четырех стульев с высокими спинками. В буфете, как и у нас, – латунный поднос с кофейником, сахарницей и сливочником, которыми никогда не пользуются, хотя они и начищены до блеска для особых случаев. Тетя Розалия шьет для торгового дома «Магазин» и по пути домой часто заглядывает к нам. С собой у нее сверток из ткани альпака, в котором лежит шитье, и даже в гостях она не выпускает его из рук. Она всегда забегает «только на минутку» и не снимает шляпу, как бы опровергая то, что просидит у нас несколько часов, пока, наконец, не уйдет. С мамой они всегда вспоминают случаи из их юности, и так я выясняю множество вещей, о которых мне не следовало бы знать. Например, однажды в своей комнате мама спрятала цирюльника в шкафу, потому что в гости нагрянул мой отец. Если бы маме не удалось быстро его выпроводить, цирюльник задохнулся бы. У них много подобных историй, над которыми они хохочут от души. Тетя Розалия старше мамы всего на два года, а тетя Агнете – на восемь, так что ей не довелось разделить юность с сестрами. Она с дядей Питером часто приходит к родителям поиграть в карты. Тетя Агнете набожна и страдает, когда при ней произносят бранные слова, что дядя часто делает, просто чтобы ее подразнить. Она высокая и крупная, и у нее на груди, которую ее муж называет балконом, висит крест Дагмар. Если послушать моих родителей, дядя Питер – само воплощение зла и коварства, но со мной он всегда дружелюбен, поэтому я не слишком им верю. Он плотник и никогда не сидит без работы. Они живут в трехкомнатной квартире в районе Остербро, там у них есть холодная гостиная с пианино, куда они заходят только на Рождество. Поговаривают, что дядя Питер унаследовал чудовищно огромную сумму, которую хранит на разных сберегательных книжках, чтобы одурачить налоговую службу. Иногда работников его фирмы приглашают посмотреть другие предприятия, где заодно бесплатно угощают. С ними он ездил на завод «Туборг», где выдул столько пива, что оказался в больнице и весь следующий день его откачивали, а в молочном цехе «Энигхед» он влил в себя столько молока, что потом болел восемь суток подряд. Теперь он не пьет ничего, кроме воды.
