— Какой это добрый ветер вас занес?
— Очень странное приключение, даю тебе слово.
— Не может быть! Наш запас приключений давно уже исчерпан. Ах, да! У вас сегодня должно было состояться открытие сезона охоты.
— Вот с этого-то и начинается приключение, могущее завести нас с тобой очень далеко.
— Ну, нам не страшно. Мы у черта на рогах побывали и домой вернулись.
— И опять, пожалуй, попадем к черту на рога.
— Что ж, я готов. А что, действительно предстоит постранствовать?
— Месяцев восемь или десять.
— А когда отправляться?
— Мне и тебе — завтра.
— Стало быть, будут и другие?
— Вечером расскажу тебе все.
— Значит, вы разделите со мной трапезу?
— Разумеется. Но только заранее предупреждаю: я очень основательно позавтракал и буду тебе плохим сотрапезником.
— Вы здесь у себя дома.
— Ну, а как твои работы?
— Три дня назад я окончил свой механический «промыватель». Настоящий класс! Действует превосходно. Могу ручаться, что при промывке золота не ускользнет ни малейшая частичка. Амальгаматор тоже готов к действию. Я снабдил его аппаратом, делающим невозможной кражу золота и ртути.
— Молодчина!
— Кроме того, я докончил вашу модель металлического патрона, непосредственно соединяемого с капсюлем пистонного ружья. Вот она!
— Превосходно!
— Вы довольны?
— Я в восторге.
— Мне это очень приятно.
— А ты патент на себя оформил?
— Как же я это сделаю? Ведь изобретатель — вы.
— Не говори пустяков. Патент для тебя — деньги, понимаешь? Если даже у меня есть какие-нибудь права, я уступаю их тебе и требую, чтобы ты ими воспользовался. А теперь изволь слушать о нашем деле. Завтра в восемь часов вечера ты выедешь в Брест.
— Ладно.
— Там ты наймешь на один год, с 15 сентября, десять патентованных {Обладающим официальным правом заниматься своим промыслом.} матросов, корабельного повара и юнгу.
— Раз вы посылаете меня в Брест, значит, вы хотите, чтобы матросы были исключительно бретонцы, не иначе?
— Разумеется. Далее: двух машинистов И двух кочегаров, двух гребцов для лодок, суперкарга {Лицо, ведающее на судне грузом.}, канонира, рулевого и боцмана. Всего, стало быть, двадцать одного взрослого и одного юнгу. Капитана, помощника, метрдотеля и повара для пассажиров я подыщу сам.
— Все?
— Пока все. Выбирай людей надежных, проверенных. Полагаюсь на тебя всецело в этом отношении. Объясни, что они будут плавать на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, не шутит с дисциплиной. Собраться они должны в Гавре через две недели. Я желаю как можно скорее иметь их в распоряжении. Сумму жалованья ты определишь сам. Знаю, что ты проявишь надлежащую щедрость без излишества. По окончании плавания каждому, кроме того, будет награда, смотря по его заслугам.
— Все?
— Теперь все. Надеюсь, ты сейчас же можешь выехать? Препятствий нет?
— Препятствий? Что вы, monsieur Андрэ! Какие могут быть у меня препятствия? Я вольная птица.
— Пожалуйте кушать, господа, — объявила, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская "одна прислуга".
— Сейчас идем, madame Леруа. Бедняжка! Для нее будет потрясением, когда она узнает о моем отъезде. Впрочем, я обеспечу ее на все время своего отсутствия. Она будет меня дожидаться здесь в компании с моим скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.
На другой день утром Фрикэ, все в том же костюме, пешком прошел от своего дома до Монмартрского предместья и повернул на улицу Лафайета.
Было девять часов. Молодой человек шел с обычной развязностью парижского фланера, совершенно не думая о том, что предстоит вечером отъезд в Брест.
Оглядывая трамваи, глазея на витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице Лафайета, наслаждаясь водоворотом толпы, который так по душе всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.
Но Фрикэ не праздный гуляка. У него цель. Он идет навестить друга.
Знакомых у Фрикэ в Париже много, но друзей только двое: Андрэ и еще один человек, живущий в самом конце улицы Лафайета, почти в Пантене. Фрикэ идет попрощаться с ним перед отъездом.
Всякий другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрикэ даже в голову это не пришло. Ему напоследок хотелось пройтись пешком по парижскому асфальту, пробежаться по всем улицам, надышаться родным воздухом.
Поравнявшись с табачно-винной лавочкой, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидящей у конторки, и собирался уже пройти в комнату за лавкой, как вдруг, услыхав за дверью крики и брань, остановился.
— Неудачно я попал, — прошептал он. — У madame Барбантон расходились нервы, а когда это случается, то для моего бедного друга настает сущий ад. Такой, что самому Вельзевулу сделалось бы тошно. Но все-таки я зайду и пожму ему руку.
Он стукнул в дверь и вошел, не дождавшись даже традиционного "войдите".
— Честь имею кланяться, сударыня! — произнес он с особенной учтивостью. — Здравствуйте, дружище Барбантон!
На эти слова к нему быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке из трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.
— Ах, Фрикэ! Я очень несчастлив, дитя мое!
Дама, в ответ на приветствие Фрикэ, бросила на него косой взгляд и ответила, точно хлыстом ударила:
— Здравствуйте, сударь!
Ледяной, чтобы не сказать более, прием, однако, не смутил Фрикэ. Он видал всякое. И поэтому решил храбро выдержать бурю и своей позиции не сдавать.
— Что случилось, мой милый вояка? Что у вас тут?
— Да то, что я доведен до бешенства. Взгляните на меня. Еще немного — и случится большой грех.
— Боже мой, да у вас все лицо исцарапано в кровь! — воскликнул Фрикэ, невольно рассмеявшись. — Вы, должно быть, дрались с полдюжиной кошек.
— Нет, это все madame Барбантон. Вот уже целый час она пробует на мне свои когти. И, кроме того, осыпает меня оскорблениями. Позорит честь солдата, беспорочно прослужившего отечеству двадцать пять лет.
— Ну, что там… Может быть, вы и сами немного вспылили, — заметил Фрикэ, зная, что заведомо говорит вздор.
— Если я и вспылил, то ведь ничего же себе не позволил, — возразил исцарапанный муж. — А между тем я бы мог…
