Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
– Но это мое кафе, и я с ним делаю что хочу. Я же его купила на свои кровные!
– Вы никогда не найдете на него покупателя: кому хочется платить за кафе дважды – один раз вам, второй раз – государству?!
– Но послушайте…
– Единственный выход – призвать виновника к ответу судебным порядком.
– А кто виновник?
– Нотариус, но он умер. Значит, придется судиться с его преемником.
– И я выиграю процесс?
– Мм… вряд ли. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что дело затянется надолго – как минимум, года на три, а то и на все пять. Это разорит вас вконец: половина денег уйдет на судебные издержки!
Мама разразилась горестными воплями и ругательствами, она проклинала небеса, жаловалась на судьбу и громко рыдала. Мадам Симона кинулась ее обнимать, Робер Ларусс подскочил со стаканом воды, а мадемуазель Тран, забыв о своей азиатской сдержанности, осыпала адвоката упреками по-вьетнамски. Что же касается господина Софронидеса, он громогласно обличал все подряд:
– Какой позор! Обидеть такую женщину! Такое чудесное создание! Лучшего человека, какого я встречал на этой земле! Бесстыжее государство! Продажное правосудие! Прогнившее общество!
Что касается меня, я прижался к Маминому животу, крепко обхватив ее руками, в глупой, бессмысленной надежде, что она же сама и защитит меня от острой душевной боли, которая передавалась мне от нее. Я хотел только одного – чтобы она перестала голосить, проклинать, лить слезы.
И все же в тот день проявление ее отчаяния было естественной реакцией нормального человека. Мог ли я предвидеть, что скоро буду с тоской вспоминать, как Мама горько плакала, причитала и взывала к небесам?! Увы, та драма осталась в добром старом времени, а вот беду, которая ждала нас впереди, нельзя было представить даже в страшном сне…
На следующей неделе, после того, как Мама сняла объявление «Продается», у нее возникла странная мания все считать. Правда, мадам Симона уже давно упрекала Маму в беззаботном отношении к имуществу; вот она и начала записывать в тетрадку количество ежедневных посетителей, проданных чашек кофе, бокалов вина, стаканов крепкого спиртного, рюмочек ликера. Но этого ей показалось мало, и она стала считать бумажные салфетки на столиках, арахис, разложенный в каждом блюдце, кухонные полотенца и губки для мытья посуды; затем подвергла учету ежедневный расход жидкого мыла, чистящих порошков и антинакипина, а следом за ними – литры воды, спускаемой в туалете, и киловатты электричества, расходуемого в кафе. Когда я высказывал удивление по этому поводу, у Мамы искажалось лицо и она жестко обрывала меня:
– Я была слишком доверчива. Теперь меня больше никто не обведет вокруг пальца.
Тогда мне казалось, что эта всеобъемлющая подозрительность, вылившаяся в манию счета, просто следствие пережитого шока; я надеялся, что она скоро пройдет, но, увы, эта мания разрослась до самых невероятных размеров; теперь Мама считала абсолютно все: сколько раз она сказала «здравствуйте», «до свиданья» и «спасибо» своим посетителям, сколько минут им требовалось, чтобы занять привычное место, а ей – поболтать с ними, пока она отмеряла заказанный напиток или ходила за лимонадом, сколько времени она потратила на чистку мусорных корзин, на проветривание и уборку помещения.
Я всерьез испугался, когда однажды, вернувшись домой, обнаружил стопки монет в шкафу под моими трусами: оказывается, теперь Мама прятала дневную выручку в нашем белье.
– Мам, наличные лучше поскорее отнести в банк, – сказал я.
– Ну уж нет, с банками покончено навсегда! Больше я им не доверяю. Ты лучше посмотри…
Она повела меня в кухню, к холодильнику, распахнула дверцу морозилки, и я увидел там вместо традиционных коробок со льдом и мороженым пачки купюр, напиханных в пластиковый пакет.
– Вот! Я взяла все наши деньги из банка и закрыла свой счет!
– Мам, это же опасно!
– Опасно верить в честность официальной системы! Зато теперь моим денежкам ничто не грозит, даже короткое замыкание.
Помимо этих бесчисленных предосторожностей, ее мучило еще одно – необходимость сообщить печальную новость господину Чомбе.
– Ох, мой милый Феликс, я стараюсь с ним не встречаться. А этот бедняга не понимает, почему я крадусь по стенке и вихрем пролетаю мимо его бакалеи.
В то утро я ободрил ее так же, как она прежде ободряла меня, если я, например, боялся контрольного опроса по географии:
– Мам, ты же не обязана рассказывать все как есть. Просто объясни ему, что у тебя не хватает денег и ты не можешь принять его предложение.
– Он мне не поверит.
– Ну, тогда соври, что банк не дает тебе дополнительную ссуду.
– Да он наверняка снизит цену, лишь бы мне угодить. И тогда что я ему отвечу?
– Да, верно. Лучше уж сказать ему всю правду.
– Но ведь это будет для него тяжелым ударом!
Я только кивнул и не стал ей объяснять, что она зря так переживает за бакалейщика.
Мне пришлось почти силой вытолкнуть ее из квартиры: подавленная, едва дышавшая, с потными ладонями, она шла в «Фиговый рай», как приговоренная к смерти – на эшафот.
Прошло полчаса, и вдруг раздался душераздирающий вой сирены. Высунувшись в окно, я увидел внизу, на шоссе, машину «скорой помощи» и санитаров.
Я кубарем скатился по лестнице на улицу Рампонно. Мимо меня проехала каталка с господином Чомбе; он лежал с закрытыми глазами, бледный как смерть, под золотистой простыней, какими обычно накрывают тяжелораненых. Санитары вкатили его в машину, снова взвыла сирена, и «скорая» умчалась.
Я нашел Маму на пороге «Фигового рая», она стояла, привалившись к косяку, и выглядела такой же бледной, как господин Чомбе, нет, скорее, серо-зеленой, каким бывает зимой плющ.
– Ему что – стало плохо?
Мама не реагировала.
– Мам, ты в порядке?
Но она даже не моргнула.
Я схватил ее за руку и стал трясти, крича:
– Мама! Мама!
Наконец она очнулась и как будто увидела меня. Ее испуганные глаза налились слезами, она коснулась моей щеки.
– Я его убила.
– Что?!
– Когда он понял, что я не куплю у него магазин, он стал задыхаться, прижал руку к груди и рухнул на пол без чувств. Я его убила!
– Мама, он был болен. И давно бы уже умер, если бы ты ему не помогала. Он продержался столько времени лишь благодаря тебе, ведь это же ты повела его к специалисту, ты заботилась о нем!
– Он бы жил еще и еще, если бы я его не предала.
Я стал ей доказывать, что, когда господина Чомбе увозили, он был без сознания, а вовсе не умер. Изо всех сил я пытался внушить Маме, что она не должна считать его покойником, а себя – его убийцей.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
