Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 24
Есть эта фантазия об изнасиловании. Эта сексуальная фантазия. Если я на самом деле хочу говорить о «моем» изнасиловании, нужно сказать и об этом. Эта фантазия есть у меня с самого детства. Наверное, это след тех обрывочных знаний о религии, которые я получила косвенно из книжек, телевизора, от других детей в школе, от соседей. Связанные, сожженные заживо святые и мученицы были первыми образами, возбудившими во мне эротические переживания. Мысль о том, что меня связывают, заставляют, принуждают, вызывает в маленькой девочке, которой я тогда была, болезненный трепет. И с тех пор эти фантазии остаются со мной. Я уверена, есть очень много женщин, которые предпочитают не мастурбировать, притворяясь, что это их не интересует, а на самом деле просто не хотят знать, что же на самом деле их возбуждает. Все мы, конечно, разные, но я не одна такая. Эти фантазии о том, что тебя насилуют, берут силой, с большей или меньшей жестокостью, фантазии, которые я гнала от себя с тех самых пор, как начала мастурбировать, возникают не на пустом месте. Это точный и полный смысла культурный механизм, который так формирует сексуальность женщин, чтобы они получали удовольствие от собственного бессилия, то есть от превосходства другого – потому что лучше удовольствие вопреки своей воле, чем как у шлюх, которые любят секс. Иудеохристианская мораль внушает нам, что лучше быть изнасилованной, чем шлюхой. У женщин есть предрасположенность к мазохизму, и корни ее не в наших гормонах и не в первобытных временах, а в конкретной культурной системе. И эта предрасположенность несет тревожные последствия для нашей способности пользоваться своей независимостью. Сладострастная и волнующая, она в то же время становится для нас препятствием: влечение к тому, что разрушает, отдаляет нас от власти.
В конкретном случае изнасилования она поднимает проблему чувства вины: мои фантазии делают меня соучастницей – если не виновницей – моего изнасилования. Чтобы не разбираться с этими сложностями, о такого рода фантазиях просто не говорят. Особенно те, кого насиловали. Скорее всего, нас много – тех, кто пережили изнасилование и кто испытывали прежде подобные фантазии. Однако эта тема окружена гробовым молчанием, ведь то, о чем нельзя сказать, беспрепятственно уничтожает нас изнутри.
Когда один из парней разворачивается со словами: «Шуточки кончились», – и дает мне первую затрещину, меня парализует ужас не перед пенетрацией, а перед близкой смертью. Что они нас потом убьют, чтобы мы не могли ничего рассказать. Чтобы не заявили в полицию, не дали показаний. В общем-то, на их месте я бы так и сделала. Страх смерти я помню совершенно отчетливо. Ощущение пустоты, вечности, и тебя больше нет, от тебя ничего не осталось. Это ближе к травме войны, чем к травме изнасилования, как о ней пишут в книгах. Именно возможность смерти, близость смерти, подчинение бесчеловечной ненависти другого навсегда впечатывает эту ночь в мою память. Изнасилование для меня отличает прежде всего его навязчивая неотступность. Я все время к нему возвращаюсь. Вот уже двадцать лет, всякий раз, как мне кажется, что я с этим покончила, я возвращаюсь к нему. И говорю о нем разные, противоречивые вещи. Романами, рассказами, песнями, фильмами. Все время воображаю, что смогу однажды с ним покончить. Ликвидировать событие, выпотрошить, исчерпать.
Это невозможно. Оно – основа. Основа писательницы Виржини Депант, основа женщины Виржини Депант, что не совсем одно и то же. Изнасилование одновременно уродует и создает меня.
В постели с врагом
«Парадигма “женские услуги – мужская компенсация” отражает принцип неравного социального обмена; я называю такой обмен “проституционным”, чтобы нагляднее показать конкретную материальную основу гетеросексуальных соглашений. Будь то публично освященная церемония заключения брака или подпольные торги в секс-индустрии, гетеросексуальные отношения формируются, с социальной и психологической точек зрения, постулатом права мужчины на женский труд. Даже те, кто осуждает дискриминацию и насилие над женщинами со стороны мужчин, редко ставят под сомнение прерогативы мужчины в сексуальной, бытовой и репродуктивной сферах».
Гейл Фитерсон «Призма проституции», 1996Ни в коем случае нельзя просить деньги за то, что должно оставаться бесплатным. Это решение не принадлежит взрослой женщине – свои правила навязывает коллектив. Проститутки – уникальная группа пролетариата по той степени, до какой она смущает буржуазию. Доходит до того, что некоторые женщины, которые в жизни ни в чем не нуждались, убеждены, как в очевидности, в том, что это нельзя узаконить. Никого не волнуют ни другие виды работы, которыми занимаются необеспеченные женщины, ни убогие зарплаты, за которые они продают свое время. Такова участь женщин, родившихся в бедности, к этому общество запросто привыкает. Ни одно законодательство не запрещает сорокалетним ночевать на улице. Стать бездомной, работать за три копейки – все это приемлемые формы унижения. А вот продажа секса заботит абсолютно всех, и «порядочным» женщинам тут сразу есть что сказать. За последние десять лет я не раз имела удовольствие проводить вечера в роскошных гостиных в окружении дам, которых всю жизнь содержали мужья – по брачному контракту или по выгодным условиям развода, – и которые без тени сомнения доказывали не кому-нибудь, а мне, что проституция по сути своей – зло для женщин. Они интуитивно знают, что эта работа унизительнее всякой другой. Сама по себе. Не при каких-то конкретных условиях, а в принципе. Это утверждается категорично и почти никогда не дополняется оговорками в духе: «если девушки не давали согласия», «если они не получают ни гроша из того, что зарабатывают», «когда им приходится ездить работать на окраины». Для этих дам все шлюхи априори одинаковые: элитные, случайные, уличные, старые, молодые, талантливые, доминатрикс, наркозависимые, многодетные матери. Конвертирование сексуальных услуг в звонкие монеты, пусть даже в хороших условиях, пусть даже добровольно, – это посягательство на достоинство женщины. Доказательство простое: если бы они могли выбирать, они бы этим не занимались. Вот такая риторика… Как будто эпиляторша из «Ив Роше» обмазывает их воском и выдавливает угри из чистого эстетического чувства и по призванию. Большинство людей не стали бы работать, если бы могли, скажете тоже! А в определенных кругах всё талдычат: проблема не в том, чтобы вытащить проституцию с окраин, где проститутки подвергаются всевозможной агрессии (в таких условиях и булочки продавать было бы экстремальным спортом), и не в том, чтобы обеспечить те правовые рамки, которых добиваются секс-работницы, а в том, чтобы запретить проституцию. Поневоле начинает казаться, что добропорядочные дамы, переживающие за судьбы проституток, на самом деле просто боятся конкуренции. И считают ее недобросовестной – слишком уж она адекватная и прямая. Представим, что проститутка ведет свой бизнес в достойных условиях, таких же, как косметологиня или психотерапевтка, что она свободна от того правового давления, которому подвергается сегодня, – да ведь положение замужней женщины сразу же потеряет привлекательность! Ведь если проституционный контракт становится обычным делом, то это обнажает суть брачного контракта – сделки, по которой женщина обязуется выполнять целый перечень тяжелых работ ради комфорта мужчины по немыслимым тарифам. В том числе сексуальные услуги.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 24
