Но Керчак оказался проворней: после недолгой погони — сперва по земле, потом по ветвям — он почти схватил молодую самку за ногу, но она сделала отчаянный прыжок с одного дерева на другое. Такой прыжок обезьяны совершают, когда нет другого выхода, и он неплохо удался Кале… Но когда горилла схватилась за сук, внезапный толчок сорвал висевшего на ее груди детеныша, и бедный малыш полетел на землю с высоты тридцати футов.
С громким горестным криком, забыв о страшном Керчаке, Кала бросилась вниз… Но когда она прижала к груди крохотное изуродованное тельце, жизнь уже оставила его.
Долго молодая обезьяна качала в ладонях своего погибшего первенца, и даже Керчак не пытался ее потревожить. Со смертью малыша его припадок демонического бешенства кончился так же внезапно, как и начался.
Никто не знал, почему на обезьяньего царя накатывали такие приступы, да его подданные и не задавались подобными вопросами, а просто спасались бегством и ждали, пока их владыка не перестанет бесноваться. Никто не осмеливался становиться поперек дороги старому самцу, даже когда он был в хорошем настроении! Этот великолепный экземпляр гориллы весил, должно быть фунтов триста пятьдесят, и имел стальные мускулы и длиннющие клыки. Из-под выступающих надбровных дуг с выражением вечного брезгливого недовольства поблескивали крохотные глаза, разделенные лишь широкой переносицей большого плоского носа; шерсть на загривке так и норовила подняться дыбом — в таких случаях Керчак казался еще больше, чем был… А был он настолько же громаден, насколько свиреп.
Его ужасный нрав и могучая сила сделали его властелином маленького обезьяньего племени, в котором он родился лет двадцать тому назад.
С тех пор, как Керчак достиг расцвета сил, во всем лесу не находилось обезьяны, которая осмелилась бы оспаривать у него право на власть. Да и другие крупные звери очень редко осмеливались потревожить его!
Один только старый слон Тантор не боялся Керчака, зато слона побаивался сам обезьяний повелитель. Когда Тантор трубил, показывая, что он не в духе, все обезьяны — и большие, и маленькие — поспешно забирались на вершины деревьев.
Племя антропоидов, над которыми властвовал Керчак, насчитывало шесть или восемь семейств, состоящих из взрослых самцов с женами и детенышами, а также из молодых холостяков. Всего в стае было около семидесяти обезьян.
Кала числилась младшей женой самца по имени Тублат, что на обезьяньем языке означало «сломанный нос», и разбившийся насмерть детеныш был их сыном.
Несмотря на молодость (Кале недавно исполнилось семь лет), она была крупной, сильной обезьяной с высоким круглым лбом, который указывал на большую смышленость, чем у ее сородичей. Может, вследствие этой живости ума она и обладала такой большой способностью к материнской любви и материнскому горю.
И все же она была диким зверем — громадной, страшной гориллой из той разновидности, которая до сих пор неизвестна науке и которая куда более интеллектуальна, чем все изученные до сих пор антропоиды. Ум в сочетании с силой и свирепостью и делало племя Керчака самым страшным изо всех человекообразных обезьян, обитающих в здешних джунглях.
Заметив, что бешенство вожака улеглось, все обезьяны спустились на землю и принялись за прерванные занятия.
Детеныши играли и резвились между кустами, взрослые обезьяны разлеглись на мягком ковре из опавших листьев. Некоторые переворачивали рухнувшие стволы и обследовали гнилые пни в поисках насекомых и змей, другие обшаривали кусты, где их ждали плоды, орехи и птичьи гнезда.
В таких занятиях гориллы провели около часа; затем Керчак созвал их и повел к морю.
В более-менее открытых местах обезьяны двигались по земле, держась звериных троп, проложенных между деревьями. Их походка казалась неуклюжей и медленной: они переваливались с ноги на ногу, опираясь суставами сжатых кулаков на землю, однако при необходимости могли развивать большую скорость.
Но когда они сворачивали в густой лес, их неуклюжести как не бывало: огромные гориллы перепрыгивали с ветки на ветку так же ловко, как их маленькие сородичи-мартышки! И все это время Кала несла крохотное мертвое тельце своего детеныша, крепко прижимая его к груди.
Вскоре после полудня шествие достигло холма, господствовавшего над взморьем; отсюда виднелась маленькая хижина. Именно к ней и направлялся Керчак.
Вот уже год, как многие из его племени погибали от грома, исходившего из палки в руках белой обезьяны, обитающей в этом странном логовище.
Керчак думал медленно, но когда в конце концов принимал какое-то решение, эта мысль прочно застревала у него в голове. Вот и сейчас он задумал во что бы то ни стало добыть палку, несущую смерть, и исследовать снаружи и внутри таинственную берлогу.
А еще он горел желанием впиться клыками в шею страшного двуногого животного, которого боялся и ненавидел.
За последнее время ни одна большая обезьяна не только не осмеливалась напасть на человека, но даже не смела показаться около хижины. Антропоиды боялись смертоносных громов и сейчас с явной неохотой следовали за своим вожаком.
Но сегодня хозяин берлоги что-то не показывался. Медленно, осторожно и безмолвно обезьяны приближались к хижине, дверь которой была распахнута настежь. Даже детеныши, вцепившиеся в материнскую шерсть, не издавали ни звука — черная палка нагнала страха на весь обезьяний народ. Поэтому стая двигалась очень тихо, чтобы не разбудить ужасный гром.
Все ближе и ближе подходили гориллы к дому, и наконец Керчак подкрался к двери и заглянул в нее. За ним по пятам следовали два больших самца и Кала, крепко прижимавшая к груди свое мертвое дитя.
Внутри берлоги сидела белая обезьяна, на этот раз у нее в руках не было страшной палки. На постели под парусиной угадывались очертания фигуры, от которой пахло смертью, а из угла странного логовища доносился жалобный тонкий плач.
Керчак, вздыбив шерсть на загривке, бесшумно переступил через порог и приготовился к прыжку. Услышав шум, Джон Клейтон поднял голову…
И зрелище, представшее его глазам, заставило его похолодеть. Перед ним стояла гигантская горилла с горящими злобными огнем глазами и оскаленными длинными клыками.
— «Наверное, так и должен выглядеть сам дьявол!» — подумал лорд Грейсток.
За спиной огромной гориллы толпились другие обезьяны, а револьверы и ружья висели далеко на стене.
В тот же миг Керчак кинулся на свою жертву.
Вожак обезьян отшвырнул истерзанное безжизненное тело того, кто еще за минуту назад был Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком, и издал пронзительный победный вопль, который услышали все обитатели джунглей на расстоянии многих миль от хижины.
На крик властелина горилл отозвался жалобный плач малыша из колыбельки в углу.
Керчак повернулся туда, где плакал надоедливый человеческий детеныш, злобно оскалил окровавленные клыки…
Но Кала не дала ему сделать ни шага. Выронив своего мертвого сына, молодая обезьяна с быстротой молнии метнулась к колыбели, выхватила оттуда плачущего малютку, выскочила из дома и проворно вскарабкалась со своей ношей на дерево.
