Мудрый терпелив.Каменистое руслоЖдет первых дождей.
3. «Пока бога не тронешь, он не проклянет[6]»
Сэки Осаму стоял у ворот управы.
Он хмурился, кусал губы, время от времени взмахивал зонтиком, который держал раскрытым. Шел снег, и можно было подумать, что старший дознаватель просто стряхивает пушистую шапку, налипшую на зонтик. Но нет, в движениях его крылось такое подспудное раздражение, что оно даже и не очень-то крылось. Стражники замерли в тени воротных столбов, не рискуя привлечь к себе внимание господина Сэки.
– Рэйден-сан! Подойдите ко мне.
Я подошел. Вернее, подбежал.
– Вы разговаривали с досином Хизэши?
– Да, Сэки-сан.
– Изложите мне содержание вашего разговора.
Я изложил. Кратчайшим образом, чтобы не дразнить тигра. Старший дознаватель – тот еще всезнайка. Итак, безликий, убийство. Маска. Цирюльник, трупожог. Стихи на снегу.
– Стихи?
Взмах зонтика обрушил на мою голову снежный вихрь.
– Простите, Рэйден-сан. Сегодня я особенно неуклюж. Итак, что за стихи?
Я процитировал трехстишие про терпение мудрого. Пока я говорил, я видел сточные каналы и маску карпа в изрубленном мешке. Карп пучил белые глаза, словно из последних сил пытался стать драконом.
– Это уже второй случай, – добавил я. – Рядом с первым убитым каонай также были начертаны стихи.
– Откуда вы знаете?
– Я расспросил своего отца. Он подтвердил, что во время обхода, когда был обнаружен первый труп, видел стихи на снегу.
– Рядом с трупом?
– Да.
– Вам известен текст?
– Да. Отец запомнил стихотворение.
Я процитировал трехстишие про белые слезы неба. Пока я говорил, я видел холодные причалы, груду тряпья и грязную сандалию из соломы. Не знаю, почему сандалия запомнилась мне так остро.
– Это писал один человек?
– Не уверен, Сэки-сан. Я недостаточно сведущ в поэзии, чтобы делать такие выводы. Если позволите, я покажу эти стихи настоятелю Иссэну.
– Хорошо, разрешаю. Почерк один и тот же?
– Нет возможности сравнить. Я побывал в местах, где совершились убийства. Снег смерзся, люди затоптали иероглифы. Не осталось ничего, что я бы смог прочесть.
Сэки Осаму плотнее завернулся в накидку. Хорошую накидку из плотной ткани, на ватной подкладке. Когда я стану старшим дознавателем, куплю себе такую. И шапку куплю, чтобы уши не мерзли.
– Вы полагаете, оба убийства совершил один человек?
– Да.
– Нам следует опасаться за жизнь наших слуг?
– Не думаю. Им достаточно носить маски, чтобы оставаться в безопасности. Похоже, убийца не склонен привлекать к себе лишнее внимание.
– Кандидаты в слуги?
– Их жизнь в опасности. Кто-то убивает безликих, а кандидаты ничем не отличаются от других каонай. Пусть не выходят в город после наступления темноты. Хочу добавить, что убийств могло быть больше, чем два.
– Поясните вашу мысль.
– Если бы не служебное рвение моего досточтимого отца, первый труп сожгли бы без доклада. Если бы не маска в мешке, мы бы ничего не узнали о втором трупе. Из этого я делаю вывод об убийствах, какие были совершены без огласки. Во всяком случае, я допускаю такую возможность.
– Каким образом погибли оба известных нам безликих?
– Свидетели говорят о ранениях, нанесенных лезвиями. Крестьянские орудия труда, такие, как серп, я исключаю. Крестьяне не складывают стихи. Значит, нож, топор, тесак.
– Меч.
– Что?!
– Меч, Рэйден-сан. Стальной меч. Вы слыхали о пробе меча?
– Нет, Сэки-сан.
Брови старшего дознавателя, седые не по годам, сошлись на переносице. В этом не было осуждения или раздражения, как нет их в снеге, налипшем на зонт. Что же здесь было? Беззлобная зависть пожилого мужчины, когда он глядит на юношу и завидует его святой наивности; зависть и сожаление о том, что время летит стрелой.
– Ну да, вы еще так молоды. Не смотрите на меня, как на святого, достигшего бессмертия, я тоже не застал те времена. Никто из ныне живущих не застал. Но я слышал от своего деда, что прежде, до того, как будда Амида осчастливил нас своим даром, самурай мог без причины зарубить крестьянина или бродягу. Просто так, чтобы опробовать на нем свой новый меч. Цудзигири, «смерть на перекрестке».
– Ваш почтенный дед пробовал свой меч таким образом?!
Мне было холодно. Стало жарко.
