Звонкая пощечина застала его врасплох.
Влепив Лео пощечину, Анна в ужасе отшатнулась. Господи, еще немного – и она бы отдалась мужчине, которого узнала только сегодня днем. Какое счастье, что он заговорил про кровать, это слово явилось для нее холодным душем, который и помог ей прийти в себя.
Нашел себе девушку для развлечения! А она тоже хороша. Целуется с кем попало!
– Какого черта?
Лео Макариос потрясенно глядел на Анну. У него на лице виднелся красный отпечаток от удара ее руки.
Анна отодвинулась еще дальше.
– Убирайся отсюда! Живо убирайся!
Он не шевельнулся.
– Объясни, за что ты меня ударила!
Ее глаза сверкали. Она прерывисто дышала, сердце по-прежнему колотилось.
– Как ты смеешь еще задавать какие-то вопросы? Убирайся из моей комнаты!
Его лицо потемнело.
– Немного поздно говорить мне это, – резким, презрительным голосом произнес он. – Мне не нравится, когда меня дразнят. Сначала говоришь мне «да», потом почему-то меняешь свое мнение, и теперь, видите ли, я в чем-то виноват. Анна широко раскрыла глаза.
– Я сказала «да»? Тебе померещилось. Никогда в жизни я бы не сказала такого мужчине, которого совершенно не знаю!
– Ты весь вечер говорила мне «да». Не притворяйся наивной. Я еще не ослеп и прекрасно видел, с каким вожделением ты смотрела на меня. Да и твои напряженные соски говорят о том, что ты тоже хочешь заняться любовью.
Она тяжело вздохнула, и в ее глазах загорелась ярость.
– Я не обязана выслушивать всякие мерзости. Ищи себе на ночь другую бабенку, которая согласится переспать с тобой!
– Прости, но ты ясно дала понять, что согласна. – В его голосе слышалась насмешка.
– Выметайся отсюда! Не хочу ничего слушать. Большинство мужчин почему-то думает, что раз я демонстрирую одежду, то, значит, легко сниму ее, когда им заблагорассудится. Уйди, пока я не обвинила тебя в сексуальном домогательстве!
Лицо Лео казалось высеченным из мрамора.
– Будь очень осторожна, когда говоришь со мной.
– Не угрожай мне! Я такой же человек, как и ты, и не позволю обращаться со мной как с вещью ни тебе, ни кому-либо другому, сколько бы денег не водилось на вашем банковском счету!
– Только не говори мне, что все это прописано в твоем контракте… – презрительно произнес он.
– Странное дело: когда ты поблизости, мне все время требуется защищаться, ссылаясь на условия контракта! Неужели нельзя относиться к людям по-человечески? Или даже то, что нельзя приставать к женщине, нужно специально оговаривать специальным пунктом?
– Достаточно. Я ухожу. Однако в следующий раз, когда вам захочется изображать оскорбленную добродетель, миз Делейн, советую вам сделать это до того, как вы в полночь примите у себя в спальне мужчину.
Лео в последний раз бросил на нее презрительно-надменный взгляд и вышел, громко хлопнув дверью.
Лео шагал по коридору в холодной ярости.
Ровно за десять секунд черноволосая красавица превратилась из соблазнительницы в мегеру!
Как такое могло произойти? Неужели все было продумано с самой первой минуты?
Если бы имелся хоть малейший признак того, что это все притворство, он бы…
В бессильной злобе он сжимал и разжимал кулаки.
Нет, эта женщина недостойна его любви. И слава богу, что все так закончилась. Пусть наслаждается собственной добродетелью. Ему наплевать! Вот сейчас примет холодный душ и смоет всякое воспоминание о неудавшемся вечере и полученной пощечине.
Как, черт возьми, он должен был догадаться, что Анна Делейн не хочет заниматься с ним сексом? Она ведь без раздумий и даже с какой-то затаенной радостью ответила на его поцелуй. Ему казалось, что они оба хотят одного и того же. Тогда почему потом она повела себя так, словно ее оскорбили? Где логика? Он ведь ничем ее не обидел.
Впрочем, какая теперь разница? Он больше не испытывал интереса к Анне Делейн и раз и навсегда вычеркнул строптивую и непредсказуемую красавицу из своей жизни.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Анна лежала в кровати, слушая, как испуганно колотится ее сердце.
Как она позволила Лео Макариосу так с ней поступить? Почему разрешила подойти к ней, поцеловать и трогать ее груди? Господи, какой стыд! И она ничего не сделала, ровным счетом ничего, чтобы вовремя остановить его. Наоборот, только стояла и млела под его поцелуями и ласками, будто какая-то… какая-то…
Гнев душил ее. Гнев на Лео Макариоса, но еще больше на саму себя.
Ну почему она позволила ему делать с ней все, что он хотел? Четыре года она держала мужчин на расстоянии и вдруг за считанные часы настолько потеряла разум, что была готова отдаться после первого ужина вдвоем! Почему?
Да все очень просто, ответил ей внутренний голос. Потому что тебе не хотелось его отталкивать. Ты желала его… Желала чувствовать его губы на своих губах, желала, чтобы тебя ласкали его руки, желала…
Анна страдальчески закатила глаза.
Нет, пожалуйста… пожалуйста! Она не должна желать Лео Макариоса.
Она вела себя как последняя дура, но ведь ничего плохого не произошло. И пусть она действительно очутилась на самом краю пропасти, но все-таки в последний момент ей удалось найти в себе силы и выставить его за дверь.
Анна снова открыла глаза, уставившись в темноту.
Ей едва удалось спастись… Но она все-таки спаслась… вот об этом и надо помнить. Волноваться незачем. Она теперь в полной безопасности. И победа на ее стороне. Наверняка она первая женщина, влепившая пощечину этому самодовольному греческому мультимиллионеру!
Когда-нибудь она еще улыбнется, вспомнив про этот необычный вечер. И никогда больше Лео Макариос не дотронется до нее и пальцем.
Никогда!
Она сжала губы.
Никогда…
– Погрузите туда руки. А теперь медленно поднимите… поднимите, поднимите, поднимите! Да. Отлично! Именно то, что нужно! Молодцы!
Анна держала руки так, как ей говорили. То же самое делали три другие модели. Они стояли вокруг огромного дубового стола в зале замка, но на этот раз ни на одной из них не было драгоценностей Левантски.
Все они были сложены в огромной золотой вазе, стоящей перед ними. И когда они поднимали руки, из их пальцев вниз падали ожерелья, серьги и браслеты.
– Basta!– крикнул наконец Тонио Эмбрутти, одновременно жестом подзывая стилистку и ее ассистентов. – Теперь я хочу, чтобы они легли, а драгоценности набросали им на плечи, волосы, руки и грудь. Не прикрепили, а именно набросали. Конечно же, их тела должны быть обнаженными. Ах да… Чертов контракт! Совершенно невозможно работать в таких условиях. Это уже не искусство, а регламентированное глупыми рамками ремесло. Ладно, пусть остаются в платьях.
