Ымы-шайдэ-гомыку… Если, пояснил, захочет, то родимцы зажгут всю гору, так много пришло. Подпрыгивая, сообщил: «За ними другие идут. Ясак несут. Богатые подарки получать буду».
– Ясак? – изумился Двинянин, с тревогой озирая ночные огни, прислушиваясь к каждому звуку. – Кому?
Одноглазый князец радостно объяснил:
– Семейке!
Так же радостно объяснил: у него с Семейкой мир. Ему Семейка раньше делал только хорошее. Для ясности связанными руками указал на Дежнева: вот как Семейку любят. Несут ему ясак. Много задолжали государю за годы, пока не шли русские в сендуху. Теперь будут жить в мире. Теперь у него, у Чекчоя, медные котлы будут, железные колокольчики будут, ножи железные будут.
– У меня, – сказал, – много такого будет!
Гришка Лоскут усмехнулся. Ишь, оторопел Двинянин. Считал, наверное, что сломал прикащика Погычи. Считал, наверное, что, уходя, разворошил осиное гнездо, оставил Дежнева лицом к лицу с разъяренными ходынцами. А они как раз к Дежневу и пришли. И князец Энканчан, наверное, с ними.
Покосился на растерянного Фрола.
Вот тоже мечется по свету, многого не понимает.
Ходит в простой медвежине, способен на странное. Однажды при Лоскуте жестоко упрекнул Ваську Бугра, убившего подраненную куропатку, тихо жившую в полынье. В другой раз в Нижнем заплатил два рубля какому-то промышленному человеку, чтобы тот освободил от наказания понравившуюся Фролу собаку. Вот бродит по свету. Ищет, где лутше. А где такое место? Куда ни глянь, везде обиды.
Окликнул:
– Эй, Фрол!
– Ну? – хмуро посмотрел зверовидный.
– Отец у тебя был?
– А то!
– Звали отца как?
– Егор.
– Старинное имя, хорошее, – одобрил Лоскут. – А сам из каких мест?
– Я с Усолья, – хмуро ответил Фрол, но все же показал кивком, что где-то далеко на заходе есть и такой город.
– Знаю, – согласился Гришка. – Как с Москвы идешь, по правую руку мельница.
– Ну, – растерянно заморгал Фрол. – Мельница. – Ничего не понимая, качнул головой, в правом ухе качнулась серьга: – Ну, точно, мельница. Как идешь с Москвы, так по правую руку.
– А чего сердит? Почему смотришь нехорошо? Ты богатый зуб взял, теперь в Усолье вернешься. Есть семья?
Зверовидный кивнул, насупившись.
– Ну, вот, и семья есть. Так чего же ты так?
– Да как я? – совсем уже не понял Фрол.
– Стоишь сердито. Перед тобой прикащик Погычи, а ты сердито стоишь?
Строго указал:
– Освободи аманата!
Фрол, нахохлясь, оглянулся на Тюньку, потом на Двинянина.
Сусик сморгнул, отвел виноватые глаза в сторону. А Двинянин, посчитав мерцающие в ночи огни, кивнул:
– Сделай, Фрол!
Зверовидный, выпростав нож, шагнул к Чекчою.
Князец безбоязненно засмеялся, вытянул перед собой руки. Упала на галечник перерезанная веревка, Чекчой сразу заговорил. Похвалил Дежнева, разминая отекшие руки:
– Кэнмэги толоу… Ингличэбон… Совсем как дикий олень, для всех страшный… Как лэбиэн-чомоджэл, дед – хозяин земли… Прямо как эльогурчэнджэ хайчиэк, дед сендушный… Теперь с тобою пойду… Нас родимцы везде пропустят…
Дежнев кивнул понимающе:
– Вместе пойдем.
– Чай пауркен?
– Конечно.
Ымы-шайдэ-гомэку… Ымы-шайдэ-гомэку… Подняв голову, долго смотрел в сторону светящихся огнями гор.
– И чай, – повторил.
Глава XI. Ставшие ветром
Коптил эек.
В углублении камня плавал в нерпичьем расплавленном жире слабый огонек над черною грядкой мха. Артюшка Солдат спал на лавке. Всхрапывал, огонек качало. Вот, правда, странно на новой реке. Летом – гнус, морошка на каменных гривах, зимой – пурга, багрецы в небе. Все кажется чужим, даже облака не такие, как над Русью, а Дежнев почему-то радуется. Ну да, пензенцы, говорят, свою ворону узнают даже на краю света, наверное, так и Дежнев узнает – мой край.
Поправляя огонек, Гришка прислушивался.
Где-то притаился в ночи обиженный Двинянин, на обрывах жгут огни дикующие, а Семейка так расспрашивает полярного князца, будто никакой опасности нет. «Вот если морем пойдем, Чекчой? Вот если пойдем в сторону Необходимого мыса? Ходили туда родимцы?»
Одноглазый изумленно моргал: «Ходили!»
Моргал: он знает. Родимцы ходили, моргал, аж до самых коряков, даже до чюхоч. Там сувои великие, моргал. Глянешь с обрыва – голова кружится, как после болезни. Такие сильные отбивные течения, что хоть как греби, все равно унесет. Камни-поливухи обросли морской зеленой травой, к берегу не пристанешь. И льды. Их так много, что не каждый год относит от берега.
Дежнев вздыхал.
Выходит, не просто пройти морем.
На Погычу прошли, а обратно не получается. Путь, проторенный посуху Мишкой Стадухиным, оказался как бы проще. Но если не морем, как вывезти скопленные большие богатства? Олешки ведь тянут ровно столько, сколько могут тянуть. Конечно, могут тянуть они и меньше, чем могут, но больше – никогда.
