— Рассказывай!
— Видишь ли, дело в том, что надо не «рассказывать», а «показывать». Встретимся в конце твоей улицы сегодня в полночь.
— Я не могу… Бен приходит домой поздно… дети заболели…
— Хорошо. Тогда завтра в полночь.
— Эван!
Но он уже повесил трубку.
— Черт!
Я повернулась к двери, а там уже стояла Софи со Страшилой в руках, пряди взмокших от пота волос прилипли к ее щекам. На шее у Страшилы висел пластиковый стетоскоп.
— Ты сказала слово на букву «ч», — сказала она.
— Да, — кивнула я, и меня затошнило от чувства вины. — Нехорошо.
— А почему ты здесь?
— Нужно было позвонить по телефону, я боялась вас разбудить.
Я взяла дочь за руку.
— Мальчики внизу?
Софи с мрачным видом кивнула.
— Я им велела раскрашивать картинки.
Сэм и Джек молча сидели за кухонным столом и раскрашивали картинки.
— Привет, ребята! — Мой голос прозвучал громко и бодро. — Всем уже лучше? Кто-нибудь хочет покушать?
Сэм пожал плечами. Джек кивнул.
— Кексики с воздушным рисом? — поинтересовалась Софи.
Слава богу, она была еще в том возрасте, когда любовь — или по крайней мере молчание — можно было купить за воздушный рис в сладкой пастиле.
— А вас не будет больше тошнить?
Софи ответила за всех, серьезно глядя на меня:
— Нет, не будет.
Я разрешила Джеку насыпать рис. Сэм отмерял соду. Софи размешивала, громко считая с каждым кругом ложки.
— Один, два, три, четыре, пять, шесть, Эван.
О боже! Она слышала, с кем я разговаривала? А если она скажет так при Бене? А я вообще-то говорила хоть когда-нибудь своему мужу, что было время, когда я надеялась, что Эван станет для меня больше, чем другом?
— Мама!
Софи уставилась на меня с миской готовой смеси в руках.
— Извини, милая, — сказала я и стала выкладывать кексики на сковородку.
Глава 36
— Алло, это Бонни Верри?
— Да, — прозвучал голос на том конце линии.
— Не уверена, что вы помните меня. Мое имя Кейт Кляйн.
— Если весело живется, делай так — хлоп-хлоп, — отозвалась она.
Ну что ж, она меня помнит.
— Сожалею, что побеспокоила вас.
Честно говоря, гораздо больше я сожалела о других своих прегрешениях: о встрече с Эваном вкупе со страстными объятиями и поцелуями и о превращении поминальной службы по ее дочери в спевку хора.
Было воскресное утро. Мы с Беном привезли детей на дополнительный урок музыки, и Бен сам предложил пойти с ними. А я осталась в минивэне, с мобильником (и сказала мужу, что собираюсь позвонить соседкам, узнать, есть ли новости о Лекси).
— Могла бы я поговорить с вами о Китти?
— Зачем? — усмехнулась она. — Все уже сказано. — Ее голос стал резче. — Вас интересует ее сочинительство?
— Нет, она сама.
Я нарисовала вопросительный знак в блокноте.
— Видите ли, я чувствую своего рода ответственность. Я ее нашла. И никого еще не арестовали. И я… — Вот тут настал самый сложный момент. — Думаю, мы могли бы подружиться. У нас было много общего. Мы обе когда-то жили в Нью-Йорке.
— Ей там очень нравилось, — промолвила Бонни.
— Вы знали, что она называла Апчерч «Затерянным миром»?
— Это меня не удивляет. — Она вздохнула. — Мы все еще живем в Истхэме. В том же самом доме, где выросла Китти. Позвоните, когда соберетесь приехать, и мы поговорим.
Я рассыпалась в благодарностях и попрощалась. Когда я уже делала заметки в блокноте, раздался стук в стекло. Я подпрыгнула на сиденье и врезалась головой в люк.
— Ой!
Я повернулась и увидела спокойную физиономию Сьюки Сазерленд. Она постукивала наманикюренным пальчиком по стеклу автомобиля. Я наполовину опустила стекло.
— Все в порядке? — поинтересовалась она.
Я слабо улыбнулась. Руки у меня дрожали.
— Хочешь чаю? — спросила Сьюки, протягивая чашку травяного отвара. От него пахло кипяченой кошачьей мочой.
— Нет, спасибо, не хочу.
На Сьюки были кремового цвета шерстяные шапочка и шарф, меховая курточка и кожаные сапоги на высоких каблуках, не приспособленные для ходьбы по снегу.
Ее улыбка стала шире.
— Тогда ладно. Увидимся позднее.
— Пока, — кивнула я.
Сьюки помахала рукой и ушла. А я сидела на водительском месте, размышляя, какое же оправдание могу придумать для того, чтобы провести день в Кейп-Коде.
Той ночью, лежа в постели с книгой Рут Ренделл, я наблюдала, как мой муж, совершивший триумфальное возвращение в супружескую постель (или, по меньшей мере, в супружескую спальню), вешает брюки. Он перевернул их, взял за отвороты, встряхнул, изучил, потом снова встряхнул так, чтобы стрелки точно совпадали.
— Как твоя книга? — поинтересовался он.
— Нормально. Спасибо, что отвел детей на урок.
— Не за что, — чопорно ответил он, в последний раз встряхнул брюки и защемил отвороты вешалкой. — У тебя найдется время отнести вещи в химчистку на этой неделе?
— Разумеется.
— Буду весьма обязан.
— Бен, прекрати!
Я швырнула книгу на пол. Бен поднял ее, закрыл и аккуратно положил на тумбочку. Я собрала волосы в пучок и сказала три слова, которые могут остановить сильного мужчину на бегу:
— Нам нужно поговорить.
С непроницаемым лицом Бен вешал брюки в шкаф.
Я глубоко вздохнула и приступила к деликатному процессу — сделать так, чтобы он отвез меня туда, куда мне нужно.
— Я знаю, что отношения между нами в последнее время были напряженными.
Мой муж усмехнулся, оценив, как мягко я обрисовала ситуацию. Выражение его лица было отстраненным, темные глаза смотрели печально.
Я выпалила извинение, которое отрепетировала накануне в процессе приготовления кексиков:
— Сожалею, что так глубоко увязла в деле с Китти Кавано!
«И еще сожалею, что соврала тебе, сказав, что я это прекращаю. И еще сожалею, что тайком сматывалась в Нью-Йорк за твоей спиной и… целовала Эвана Маккейна».
Прямая линия его спины постепенно смягчалась.
— Ну, я тоже сожалею.
О чем? О том, что перевез нас сюда, снисходительно решал, как мне проводить время, назвал меня домохозяйкой, нуждающейся в хобби, неделями не смотрел на меня и не слушал меня?
