– Разные версии, – подсказал я.
– А? Версии? Подходящее название. Сам придумал?
– Девушка одна.
– Неглупые у тебя девушки. Вернулся, значит, герой на родину, а его никто не встречает. Квартира занята, знакомые не узнают. Хожу по Москве, с каждым домом здороваюсь – а они молчат. И люди то же самое. Киваю соседям по привычке – улыбаются, мол, обознался. Мало того, сама работа как сквозь землю провалилась. Целый институт. Пытался выяснить, оказалось, что ИПФ переименовали в какой-то там «отдел» и перенесли в другое место. Засекретили.
– Может, из-за машинки?
– Из-за синхронизатора то есть? Наверняка.
– Все сходится, только вот незадача: машинки тебе достались в тридцать первом, а в Отдел они попали на пять лет раньше, в двадцать восьмом.
– Не приборы попали, а сам Институт! Это мне уже потом Лиманский рассказал, когда я с ним в Сопротивлении встретился. Были у него такие идеи – в прошлое переместиться, всей лабораторией, но я отговорил, хотел сперва на себе испытать. Он ко мне прислушивался, я ведь синхронизатору вроде крестного отца. А пока я отсутствовал, снялись с места и ушли.
Сначала было желание эмигрировать в иные времена, потом – остаться в своем и броситься с крыши. К вечеру остыл, начал что-то соображать. Стало мне дико интересно, откуда вдруг такая напасть. Ведь не на пустом же месте возникли Балтийский кризис и прочее. Снова отправился в прошлое.
– Меня это тоже всегда волновало.
– Синяя папка, – коротко ответил Тихон. – Что и как изменил Фирсов, я не узнал, зато увидел, для чего. К две тысячи третьему году сложилась такая ситуация, что он пришел к власти, причем совершенно естественным образом. Без единого выстрела.
– Как это?
– Выборы, – усмехнулся Тихон. – У Фирсова не осталось серьезных противников, он их всех уничтожил – загодя. Поднял в стране волну недовольства, заложил противоречия, которые своевременно созрели и сработали на него.
– Ты представляешь, какие нужны расчеты для такого пасьянса? Сколько надо привлечь специалистов?
– Специалистов? Да черт с ними. Я просто взял и убил его.
– Как убил? – Опешил я.
– Не до смерти, конечно. Ранил. Вернулся в тридцать первый – там все то же самое. Пока Иван Иванович отлеживался, появился другой и воспользовался моментом. В сущности, все повторилось, только с новыми фамилиями.
Но в чем весь кошмар-то был! Я ведь думал, что это по моей вине случилось: стронул камушек, он и покатился, а там, глядишь, уже натуральная лавина. И тут, представь себе, встречаю парня, от которого мне в прошлый раз халявная сотня перепала. Он меня узнал! Привел к каким-то мужикам, те долго сомневались, затем завязали мне глаза и повезли куда-то. Ехали мы несколько часов, а когда повязку сняли, я уже был в двадцать шестом, на лесной базе Сопротивления.
Там и начальника своего увидел, Петровича. Он меня тоже помнил, только воспоминания у него какие-то странные были: будто Россия участвовала в войне, которую то ли выиграла, то ли проиграла, в общем, все закончилось иракской диктатурой, которая длится уже много лет. А я, с его слов, все это время работал вместе с ним. Нет, работал, конечно, я не отказываюсь, но Лиманский уверял, что я знаю и о бомбежке Таллина, и том, что случилось после.
– Ригу, – поправил я. – Ригу бомбили, а не Таллин.
– Это смотря где. В некоторых версиях уже сегодня ничего не осталось. Народ в Сопротивлении подобрался толковый, кто из Института, кто из разведки. Командовал, нетрудно догадаться, Фирсов. О своем президентстве и о том, как историю перекраивал, Иван Иванович ничего не помнил – это где-то в побочной ветви осталось, то есть версии. Знал только, что давным-давно подстрелила его какая-то гадина.
Занимались в основном мелкими диверсиями и попутно синхронизатор ковыряли, пытались скопировать. Ну, я им и помог немножко. Наладили выпуск – по три штуки в неделю. Вскоре приличный арсенал накопился, хотя приборы были с большой погрешностью – полный аналог создать так и не удалось. Иван Иванович уже настоящую партизанскую войну запланировал: распределил, кто, что и в каком году уничтожит.
Присматривался я к нему долго. Нормальный старикан, кадровый шпион. Ну, и не выдержал однажды, рассказал про другой вариант прошлого, где он управляет страной, и все живут счастливо.
– Зачем? – Удивился я.
– Да чтобы заинтересовать, заставить пройтись по старому маршруту – а я бы посмотрел, куда он суется, и где что исправляет. Мне только до заветной папки добраться требовалось, ведь то, на что я его подбивал, уже было сделано: и Россия распалась, и с Балтией погрызлись, и какой-то там Ирак нас поимел. Фирсов тогда лишь посмеялся, но жизнь я себе таким образом сохранил.
Однажды ночью лагерь накрыли. Все, кто успел, собрались в одной комнате и эвакуировались в тридцать восьмой, а Фирсов, уходя, подорвал мастерскую вместе с двадцатью инженерами – чтоб врагу не досталось. Из бывшего Института выжили только мы с Лиманским. Не случайно, как выяснилось, потому что навел на базу его же человек по кличке Кришна, и весь сценарий от первого выстрела до взрыва мастерской был расписан заранее.
Фирсов нуждался в солдатах, а интеллектуалов он всегда недолюбливал. Да и должность лесного брата Ивана Ивановича уже утомила, у него амбиции погуще были, – Тихон указал глазами на плакатик рядом с дверьми.
Фюрер пристально всматривался в лица пассажиров и жирным шрифтом предупреждал: «Главные победы – впереди!»
– Запала ему в душу моя байка, и не партизанить он собирался, а упущенную власть восстанавливать. Начал Фирсов не откуда-нибудь, а с пятидесятых, с самой смерти Иосифа Виссарионыча. Фундамент будущего экспромта он заложил за четыре года до собственного рождения.
– Не знаю, – снова засомневался я. – Какой должен быть умище, чтобы события в масштабах страны вычислить на полвека вперед?
– У него под рукой черновик был – вся наша история. Целиком папочку он мне не доверил, но в некоторые детали посвятил и даже небольшое задание дал, для проверки. Одного не отпустил, послал вместе с напарником.
– Которого ты укокошил и подкинул в мое время.
– Одним ублюдком меньше.
– А Маму за что? Спокойный был человек, молчаливый, мухи не обидел.
– Да, трепаться Мама не любил – он больше метанием ножей увлекался. Насчет мух не в курсе, а вот в людей он попадал частенько. Разное про него говорили: кто – уголовник, кто – сумасшедший. Иван Иваныч неспроста таких набирал, ему среди зверей уютнее.
Тишка всю дорогу сидел смирно, только под конец, когда мы совсем заболтались и перестали следить за остановками, тактично напомнил:
– Мы куда едем, на Луну, что ли?
Так далеко мы не собирались, поэтому пришлось возвращаться. Поднявшись на поверхность, мы вновь оказались среди моря треплющихся знамен и пошли в сторону моего дома.
