– Ну да, но что поделать: с момента нашей встречи в «Каламити» обстоятельства изменились.
– Но я не смогу… Я на работе.
– Именно! Ты как раз в том месте, где удобнее всего найти нужную информацию.
– Хорошо, хорошо… Я посмотрю, что можно сделать.
– Все уже и так понятно. У тебя час.
Она закашлялась, словно я сжала этими словами ее легкие.
– Да. Если нет, то прекрасное фото, которое сделала София, будет отправлено Дэвиду на телефон, с пометкой о месте, в котором сделан снимок, разумеется, чтобы у него точно не осталось никаких сомнений.
Прежде чем закончить с этим отвратительным ультиматумом, я уточнила, что меня особенно интересует второе здание, приобретенное семьей Барле. Пятнадцатью минутами позже я получила от Хлои СМС, холодное, как айсберг:
В спешке я оплатила счет, вышла из кафе и на ходу несколько раз перечитала ее сообщение.
Угол улицы Пигаль и Ла Рошфуко. Вход расположен под номером 55, улица Жана-Баптиста Пигаля. Именно это здание я так хорошо знала, оно неподалеку отсюда, и я даже жила там целый год. Год упоительного эротического отшельничества, которое укрепило мою любовь к Луи.
– «Отель де Шарм», – тихо проговорила я, одурманенная своим открытием.
5 июня 2010 года
Представьте, будто на лед выкинули сумку с бильярдными шарами, и вы поймете состояние моих мыслей в этот момент. Предположения, зарождающиеся в голове без всякой логики, исчезают сразу же, как только появятся.
Единственная гипотеза, которая дольше всего задержалась в сознании, заключалась в том, что Дэвид управлял «Отелем де Шарм» под своей прежней фамилией Лебурде, к которой он добавил женское имя, чтобы замести следы. Буква «Э», выгравированная в гардеробе Сен Броладра, показалась мне знаком: а что, если он позаимствовал ее из имени своей первой любви? «Э» в честь какой-нибудь Эмили?
Конечно, это объяснение могло осветить темные пятна – почему «Шарм» стал одним из отелей и каким образом получилось так, что Андре Барле установил туда камеры.
Луи врал мне, умалчивая, что этот отель, который был свидетелем расцвета нашей любви, принадлежал ему в той же степени, что и его брату. Так же как и хитроумная система видеонаблюдения, стекла, не покрытые амальгамой с обратной стороны, и другие шпионские приспособления, украшавшие номера здания. Он не мог быть совершенно к этому непричастным.
Постоянно возвращаясь к своим мыслям, в надежде, что ко мне придет озарение, я слонялась по улицам Нувель Атен, словно Элайза Дулитл из «Моей прекрасной леди», перебирающая камушки во рту[7]. В какой-то момент я захотела задать несколько вопросов господину Жаку, но, вероятно, он бы прикрыл своих хозяев, как делал это всегда.
Также я удержалась от того, чтобы позвонить обоим братьям, и ограничилась СМС-сообщением Маршадо.
Осознавал ли Франсуа, что в тот единственный раз, когда я отдалась ему, он лежал на простынях, принадлежавших его старому другу?
В ответном СМС Маршадо сдержанно подтвердил получение моего сообщения и написал, что направляется в Сен Броладр, где собирается подробно исследовать место.
«Я хочу вернуться, я хочу вернуться домой… Я хочу вернуться домой к себе», – звучали слова одного популярного шлягера, который напевала мама, готовя на кухне, когда я была маленькой. Я тут же окунулась в ту атмосферу ярких 80-х.
Квартира-студия на улице Трезор теперь уже не казалась мне тихой гаванью, я знала заранее, что на сей раз найду там не больше ответов на свои вопросы, чем на улицах этого враждебного мира.
Я всегда ценила моменты, позволявшие мне слоняться, когда другие бегут, или прорываться сквозь толпу, когда остальные лениво гуляют. Парижское утро уже забурлило, и наблюдать прохожих, деловых, спешащих куда-то, уже раздраженных упреками, что они что-то не сделали на учебе или работе, в контрасте со мной, никуда не спешащей, было удивительно приятно. Зайдя в подъезд, я увидела, что мой почтовый ящик переполнен письмами, несколько конвертов из крафтовой бумаги без марок, несомненно, указывали на то, что их принесли лично, а не отослали почтой. В любом случае почтальон никогда не приходил раньше десяти или одиннадцати утра.
На секунду я впала в дрожь от мысли, что Луи разыскал меня здесь этой ночью, после того как Соня увела меня на девичник.
Может быть, он пришел извиниться, помириться, соединить наши тела, чтобы облегчить боль наших душ. Как и всегда, когда я мечтала о нем, приятные и мучительные мурашки пробежали по моему телу, моей груди, моей вагине. Луи уже стал частью моей ДНК. Словно у меня под кожей был прослушивающий жучок, который при малейшей мысли о нем включался.
Все мое тело тут же возбуждалось от желания. Я поднялась до своего шестого этажа так быстро, как позволяли отяжелевшие от бессонной ночи ноги. Только прикрыв за собой дверь, я мигом разорвала конверты. Сначала я подумала, что это ошибка, поскольку на некоторых листах были те же слова, что Луи мне писал когда-то. Но, пробежавшись по ним нетерпеливым взглядом, я поняла, что это не ошибка, а продолжение его «Алфавита» в дополнение к написанным двум частям. Я заметила, что во всех текстах есть одна общая черта: там было написано не «моя грудь», «мои ягодицы» или «мой живот», а «его». Каждая часть его анатомии словно говорила голосом его раскаяния. Все его тело умоляло меня о прощении. Все его существо заклинало меня отказаться от плана сражения с Дэвидом. Он больше не запрещал мне общаться с братом: он просил не делать этого.
Но даже когда раскаивающаяся проза Луи убеждала меня в искренности его чувств, даже когда каждая из моих эрогенных зон требовала вновь соединиться с зоной его тела, я знала, что не могу отступить. Если я хочу, чтобы братья по-настоящему сбросили свои маски, у меня нет другого выхода, кроме как столкнуть их друг с другом. Это было непросто.
Мрак сгущался по мере того, как я продвигалась на их территорию – «Рош Брюн», два особняка на улице Тур де Дам, «Отель де Шарм», а теперь и особняк в сквере д' Орлеан. Было очевидно, что все это как-то связано. Все вело к одному и тому же источнику, какой-то излучине в реке прошлого семьи Барле.
