– Что-нибудь узнал?
Он покачал головой. У Жас защемило сердце за брата. Она видела боль предательства в темных кругах под его глазами, в складках вокруг губ, которые за ночь, казалось, стали еще глубже.
Жас и Гриффин дошли до Понт де ля Конкорд, моста, соединявшего Левый берег с Палас де ля Конкорд. Они наметили этот маршрут накануне вечером. Посередине моста Гриффин взял Жас за руку и прислонил к балюстраде. Они стояли и смотрели на реку.
– Мы просто туристы, – произнесла она.
– Или любовники, – сказал он и поцеловал ее.
Чтобы притвориться? Чтобы сбить с толку тех, кто за ними следит?
– Не хочу тебя отпускать, – сказал он, когда оторвался от Жас.
Гриффин сказал, что они с женой живут раздельно, но раздельное проживание не означает развод. И когда бы он ни говорил о Терезе и Элис, что-то в его голосе заставляло Жас думать, состоится ли этот развод, как результат времени, проведенного порознь.
– Жас, нам есть о чем поговорить. Как только Робби будет в безопасности и дома.
На другой стороне моста они прошли на Рю де Риволи, спрятавшись от дождя под аркадой. Когда они дошли до «Отеля де Криллион», Жас указала на здание.
– Почему бы нам не выпить кофе? – Она произнесла слова так, будто только что об этом подумала, словно они до двух часов ночи не планировали с Малахаем, как добраться до музея Оранжери, не вызвав ни у кого подозрений.
Спустя полчаса, закончив свой petit dejeuner[31], Гриффин расплатился по счету, и они вышли через фойе к лифту.
В лифте Жас нажала кнопку нижнего этажа.
Двери открылись в помещение, заполненное суетой. Официанты, горничные и прочий обслуживающий персонал бегали в разных направлениях, неся подносы, постельное белье, толкая тележки и кипы всевозможных вещей и полотенец.
– Куда? – спросил Гриффин.
В Интернете им не удалось найти схему, а Жас была здесь только однажды, в тринадцать лет. Она помнила день, но не то, где находились выходы.
Знаменитый музыкант с женой заказали у них в магазине огромное количество ароматизированных предметов, от мыла до свечей, и попросили, чтобы все это доставили им в номер. Л’Этуаль знал, что его дочери нравятся британские рок-звезды. Поэтому он сделал доставку лично, взяв Жас с собой.
Отец и дочь вошли через парадный вход, единственный вход в отель, который знал Луис. Но консьерж их не пропустил. Он даже не позволил Луису объясниться, но провел к двери и объяснил, что им следует войти через служебный вход.
Луис рассвирепел. Сдержанно ругаясь, он выскочил из отеля. Жас старалась не отстать от отца. Когда они завернул за угол к служебному входу, Луис успокоился.
Он постучал в дверь номера знаменитости. Жас была напугана высоким, страшного вида человеком, музыку которого она боготворила. Его автограф, нацарапанный на счете Дома Л’Этуаль, потом был помещен в рамку и до сих пор висел в ее спальне в особняке.
«Для Жас – никогда не переставай слушать, потому что никогда не знаешь, что услышишь».
Воспоминания прервала представительная женщина в униформе управляющей, которая строго спросила:
– Чем могу помочь? – Казалось, она старалась сдерживаться, на тот случай, если они просто заблудившиеся гости.
– Мы только что сделали доставку, – сымпровизировала Жас. – И теперь возвращаемся. Куда нам выйти?
По указанию горничной они вышли на Рю Буаси Данглар, тихую улочку, за углом которой шумела Пляс де ля Конкорд.
Несмотря на то что Жас и Гриффин были почти уверены, что никто не заметил, как они здесь оказались, они осторожно проследовали на Рю Сент-Оноре. Сохраняя прогулочный шаг, они вышли к следующему углу, свернули направо на Рю Руайе и оттуда двинулись обратно на Рю де Риволи. Напротив книжного магазина Смита они перешли перекресток и вошли в Тюильри. Оттуда оставалась всего пара минут до музея Оранжери, где они встали в короткую очередь. Там не было ни Робби, ни Малахая. Пока. Или они были уже внутри.
Все они должны были прибыть в половине двенадцатого. Сейчас было четверть двенадцатого.
Очередь двигалась медленно. По субботам музеи были переполнены. Спустя семь минут они стояли в другой очереди – за билетами.
Жас часто ходила сюда с матерью, которая любила Моне. Но с тех пор, как она была здесь в последний раз, многое изменилось. Вместо темного и слегка мрачного интерьера холл был залит утренним светом. Непривычность казалась тревожной. Сердце Жас сильно билось. Она спрятала лицо в белый шарф, который надела утром, надушив мамиными духами. В такой трудный день Жас хотелось, чтобы мама была с ней.
Очередь двигалась все медленнее. Жас огляделась. Ни Робби, ни Малахая все еще не было видно.
– Где же они? – спросила она.
Гриффин обнял ее за плечи.
– Все будет хорошо.
Но она продолжала волноваться.
– А если Робби узнают раньше, чем он доберется сюда?
– Все должно пройти гладко.
– Откуда ты знаешь?
Гриффин покачал головой.
– Знаю. Твой брат доказал, что изобретателен. Он сумел организовать все это, сидя в сотне метров под землей.
Наконец подошла их очередь. Перед ними осталась только женщина с двумя дочерями-подростками. Они разговаривали по-голландски. Жас наклонила голову и вдохнула аромат шарфа.
Может быть, лучше, чтобы полиция нашла Робби первой и взяла его под стражу. Тогда бы он точно был в безопасности.
– Здесь ничего не происходит. Появится ли больше охранников, когда прибудет Далай-лама? Есть хоть какие-то признаки визита важной персоны?
– Подозреваю, что у них тут какая-то скрытая служба безопасности.
Они купили билеты, прошли не слишком внимательный пост охраны и направились прямо в галерею.
Жас огляделась, разыскивая в толпе Робби и Малахая.
– Их здесь нет, – сказала она.
– Знаю, Жас. Не беспокойся.
– Забавно, – сказала она. – Невозможно и забавно.
Жас посмотрела на часы.
– Не надо, – сказал он.
– Что?
– Мы в музее. Люди в музеях обычно не нервничают. Успокойся, смотри на картины.
Она взорвалась и начала спорить.
– Сделай глубокий вдох, – Гриффин взял ее за руку. – Смотри на картины. Красивые. Все будет хорошо.
Они медленно бродили по залу. Жас пыталась делать то, что он говорил, по-настоящему рассматривать картины. Моне действительно действовал успокаивающе.
Жас и Гриффин остановились рядом с группой школьниц, рассматривающих последнюю картину рядом с выходом. Говорили они о туфлях, а не о переливах голубого и зеленого, освещенного фиолетовым цветом.
