Эти слова заставили ее улыбнуться, невзирая на все сомнения и путаницу мыслей. Он тоже невольно улыбнулся.
— Тогда я не понимал, почему, — продолжал он. — Я знал только, что хочу сделать для тебя что-нибудь прекрасное. И до сих пор хочу. Я попросил Джилли пригласить тебя сюда, потому что не мог перестать думать о тебе. И если бы не произошло то, что случилось вчера, то произошло бы что-нибудь другое, поверь мне. Вчерашний день просто ускорил события, благодарение Богу. А что касается титула и положения в обществе, сейчас у нас 1821 год, моя дорогая. Мы давно вступили в новый век. Мир меняется. И мы тоже должны измениться. И что такое имя, Алли? Только то, что мы в него вкладываем. До того, как меня выстрелом вышибли из седла, я, помнится, размышлял: почему любовь называют падением с высоты? Я тогда не понимал. Пока не упал в буквальном смысле слова. — Он усмехнулся. — Конечно, со мной произошел тяжелый случай, мне пришлось падать чаще и ушибаться сильнее, чем большинству мужчин, — сначала с лошади, на голову, потом в твою кровать и в твои руки и потом — к твоим ногам. Но теперь я понял, где мое место. Я не знаю, почему это так. Всегда старался узнать. А сейчас вижу: любовь можно чувствовать, но никогда нельзя объяснить. Ей не требуется рассудительность. И великолепно.
— Это просто потому… из-за того, что мы сделали, — сказала Александра. — Это не имеет значения.
— Нет имеет! — вскричал он. — Это было удивительно и великолепно, не отрицай. Только если… — Он замолчал с окаменевшим лицом. — Ты жалеешь об этом? Тебе было плохо?
— Мне было чудесно! — воскликнула она.
— Тогда слушай! — мрачно сказал Драмм. Он крепко схватил ее за плечи, словно хотел потрясти. Ее лицо дрогнуло. Он тотчас отпустил ее, как будто ее кожа обожгла его, глубоко вздохнул и с удивлением уставился на свои руки. — Я всегда славился самообладанием, — не веря себе, произнес он. — И вот смотри — ты снова заставила меня потерять контроль над собой. Я гордился своим умением сдерживать себя. Я был холоден и расчетлив, но на самом деле бесчувствен, как ампутированный палец. Я понял это только сейчас, благодаря тебе. — Он с нежностью посмотрел на нее. — Алли, у меня не остается ни капли самообладания, когда дело касается тебя. Я хотел только поцеловать тебя и уложить спать. Хотел обнять и пожелать спокойной ночи. Мне было так замечательно любить тебя, потому что я не мог сдержаться. Этого никогда не происходило и никогда не произойдет ни с какой другой женщиной. Выходи за меня замуж. Если, конечно, — он невольно поднял голову, и слова прозвучали почти высокомерно, — мысль о том, чтобы провести всю жизнь со мной, не вызывает у тебя отвращения.
— Ты однажды просил руки Джилли, — тихо сказала она, — когда считал, что она нуждается в тебе и что так поступить будет правильно. Ты всегда по доброте душевной помогаешь тем, кому необходимо.
— Да, — нетерпеливо ответил он. — Вот почему я женился не раз. В Англии полным-полно подкидышей, вдов и сирот. И пусть я предлагал руку Джилли, но я никогда не говорил ей, что люблю ее. Я никому не говорил этого, кроме тебя. Я даже не верю, что наконец произнес эти слова. Боже мой, а ты помнишь, что я это сказал? Если нет, я сделаю это снова. Это так приятно повторять, — добавил он, улыбаясь, как мальчишка. — Я люблю тебя, Алли.
— Но ты попросил всех, чтобы они говорили, будто мы не могли… ничего… вместе прошлой ночью, — сказала Александра, и обида, которую она ощущала, ясно прозвучала в ее голосе и отразилась в глазах.
— Ты бы хотела, чтобы я хвастался этим? — изумленно спросил он. — Я не должен был терять головы, не должен был компрометировать тебя, и я вовсе не горжусь этим. И я не хочу, чтобы о нас болтали больше, чем и так будут. Знаешь, сплетни будут. Ты их не боишься?
— А ты? — спросила она. Он улыбнулся.
— Я не дождусь, когда смогу разобраться с тем, кто посмеет судачить о нас.
Она должна была возражать. Она не имела права на такую радость. Он неправильно истолковал ее молчание.
— Алли, — в отчаянии взмолился он, — ты мне нужна.
С этим она могла бороться.
— Да, правда? — гневно спросила она. — А зачем я тебе? Посмотри, что ты имеешь. Все.
— Все, кроме сердца, — согласился он. — Когда я добровольно отправился воевать за свою страну и шпионить для нее, это было единственное время, когда я чувствовал себя живым, — до настоящего момента. Я речистый мужчина и знаю, что должен сказать тебе, будто это все из-за твой красоты. Я должен превозносить твое изящество и обаяние и так далее и тому подобное. Это все правда, но это не имеет значения. Я знаю лишь, что, как только встретил тебя, стал принадлежать тебе. Еще какие-нибудь возражения? — спросил он, видя ее колебания. — Повторяю, к черту мой титул. Я начинаю думать, что он так много значил для меня, потому что был единственной вещью, которая, как я думал, привлекала ко мне дам.
Александра усмехнулась, слыша такую откровенную ложь. Но Драмм покачал головой.
— Дело в том, что я отнюдь не красавец. Нет, не пытайся щадить мои чувства. Нос является нашей фамильной гордостью, потому что раз мы не можем отрезать его, то уж лучше говорить, что он нам нравится. Я осознаю, что он придает моему лицу привлекательность оскорбленного верблюда. Я не самый мудрый и не самый добродушный человек — почти, но все-таки не самый. — Он увидел ее неуверенную улыбку и очень серьезно добавил: — Одно я знаю наверняка — я тебе подхожу. Так каков будет твой ответ?
Но он уже знал. Выражение ее лица сказало ему все. Он улыбнулся, обнял ее и целовал до тех пор, пока она не захотела согласиться со всем, что он говорил. И все-таки, как только он отпустил ее, она, держась за его плечи, чтобы не потерять равновесия, выдохнула:
— Ой, а твой отец! Ты не можешь так поступить.
— Могу, — со сверкающими глазами сказал он. — Чего я не могу, так это спорить до бесконечности. Скажи да. Поверь мне. Нам будет так хорошо. Мальчики будут жить с нами. У нас будут дети, и мы обогатим и свою жизнь, и жизни других. Алли, мы чуть не потеряли все, давай теперь все вернем.
Она больше ничего не могла сказать. Поэтому ответила «да». А потом он долго не позволял ей ничего больше сказать.
Глава 26
Граф Уинтертон вошел в комнату в разгар празднования. Он стянул перчатки и отыскал взглядом сына. Драмм одной рукой обнимал Александру. Они стояли среди толпы друзей — Райдеров, лорда Рафаэля Далтона и его леди, старого приятеля Эрика. Они держали бокалы с шампанским. Граф был уверен в этом, он не мог спутать вид и запах хорошего шампанского ни с чем другим. Он остановился в дверях салона Райдеров и кашлянул. Потом еще раз, погромче. Все наконец повернулись, увидели его, и воцарилась испуганная тишина.
Драмм знал, что его отец до крайности заинтересован в происходящем, когда тот пересекал зал, чтобы присоединиться к ним. Это можно было определить по его небрежному виду. Драмм почувствовал, как замерла Александра, у него самого пересохло в горле.
— Сэр, — поздоровался он, — добрый вам день.
