– Леонард, позвольте мне… – сказал он, взглянув на разъяренного отца Лайлы, когда взял ее за руку и мягко потянул в сторону.
Потрясенная до глубины души небывалым столкновением характеров с отцом, Лайла позволила Кевину увести себя в угол комнаты, где он взял обе ее руки в свои и стоял, глядя на нее. Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил:
– Тебе лучше выйти за меня, ты же знаешь. Твоя жизнь будет погублена, если ты этого не сделаешь.
– Ты не хочешь жениться на мне, Кевин, – тихо проговорила она, глядя в лицо человеку, которого Джосс так сильно избил. Она никогда не хотела заставить страдать никого из этих людей и вот теперь причиняет боль им всем. Ради Джосса. И ради себя. Потому что без него ей никогда не быть счастливой. – Пойми, я не люблю тебя, во всяком случае, не так, как нужно. Не так, как женщина должна любить своего мужа. Ты мне дорог, я питаю к тебе добрые чувства, но этого недостаточно. Теперь я это знаю. Я сделаю тебя несчастным, а ты этого не заслуживаешь. Ты очень хороший и стоишь того, чтобы тебя любили больше всех на свете.
– Полагаю, ты думаешь, что любишь этого своего черномазого? – Презрительная усмешка скривила его рот, стерев доброту из глаз.
Лайла вздохнула:
– Его зовут Джосс, и он такой же человек, как и ты. Кем была его мать, не имеет никакого значения. Да, я люблю его. Люблю больше, чем когда-либо думала, что смогу кого-то любить, и мне не стыдно признаваться в этом. Теперь, услышав это, ты все еще хочешь жениться на мне? Кевин нахмурился, взвешивая ее слова.
– Из нас получилась бы хорошая команда, Лайла. Мы много лет знаем друг друга, оба любим плантацию, и если поженимся, люди скоро забудут об этом твоем проступке. Отец забудет. Я буду заниматься производством сахара, ты – домашними делами, у нас будут дети. Через двадцать лет мы и не вспомним о том, что это случилось.
– Я буду помнить, – мягко сказала Лайла. – Я всегда буду помнить.
– Я помогу тебе забыть. Пожалуйста, выходи за меня, Лайла. Я люблю тебя. – И в его голосе, и в его глазах была мольба.
Она твердо взглянула на него:
– Нет, Кевин.
– Ну хватит! – вмешался Леонард, который промаршировал через комнату, грубо схватил Лайлу за руку и повернул лицом к себе. – Ты выйдешь за Кевина завтра же – и кончено! Если ты откажешься, я продам эту твою горничную, как там ее – Бетси, которую ты так любишь! Я отправлю ее на аукцион, не успеешь ты и глазом моргнуть!
Лайла смотрела на отца широко раскрытыми глазами. Она знала, что если не подчинится ему, он выполнит угрозу. А еще знала, что есть только один способ прекратить этот разговор о браке с Кевином раз и навсегда. Ей придется раскрыть тайну, настолько новую, что она сама узнала о ней лишь несколько дней назад.
Спина ее одеревенела, и от слез внезапно не осталось и следа. Она должна быть сильной, и она будет сильной. Она не может сдаться, ибо ей есть что терять.
– Кевин не хочет жениться на мне, папа. Или по крайней мере не захочет, когда узнает правду. – Она замолчала, сделала глубокий вдох. Трудно произнести эти слова, когда все глаза устремлены на нее. Бессознательно сжав кулаки и прижав их к бедрам, она заставила себя сказать: – Видите ли, я беременна. Я ношу ребенка Джосса.
Глава 59
На следующее утро, к удивлению и ужасу Лайлы, на окна ее спальни с внешней стороны были поставлены железные решетки, делая для нее невозможным открыть их шире чем на несколько дюймов. Очевидно, Леонард боялся, что она снова попытается сбежать с «Услады сердца». Просто запереть ее в комнате было бы недостаточной гарантией того, что она останется. Лайла была вполне способна выбраться из окна второго этажа.
Говоря по правде, Лайла планировала именно такой побег. Стало совершенно ясно, что нет никакой возможности убедить отца снять обвинения против Джосса, освободить его и позволить вернуться в Англию. Он не согласится сделать это даже в обмен на ее обещание выйти замуж за Кевина. Леонард ненавидел Джосса одержимой ненавистью, которая не могла быть утолена до тех пор, пока Джосс не заплатит своей жизнью за то, что сделал с единственной дочерью Леонарда Реми.
Напуганной, притихшей Бетси было позволено заботиться о нуждах госпожи в течение дня, но, к негодованию Лайлы, пополам с унижением. Джейн или Леонард сопровождали Бетси до двери Лайлы, отмыкали ее, запирали двух девушек вместе, потом выпускали Бетси после того, как она заканчивала свое дело. На ночь Бетси запирали в ее комнатушке на третьем этаже, она даже не могла бы тайком спуститься вниз и помочь своей хозяйке сбежать. Когда до нее дошло, что отец устроил для нее настоящую тюрьму, из которой невозможно сбежать, Лайла почувствовала себя такой беспомощной и напуганной, как никогда в жизни.
Она была узницей в собственном доме, отрезанной от всего и всех. А в Бриджтауне ее любимый сидел в тюрьме в ожидании суда и казни за преступную любовь к ней. Он даже не знает, что она носит его ребенка… Когда она думала о том, что его могут повесить, что он может умереть, не узнав, она боялась, что сойдет с ума. Ради крошечного бутона жизни, который носила в себе, она отгоняла такие мысли прочь. Она должна верить, что все обернется к лучшему, каким бы невозможным это ни казалось.
По мере того как проходили дни, обратившись в неделю, становилось понятно, что отец не собирается смягчаться. Лайла пришла к убеждению, что отец намерен держать ее взаперти до тех пор, пока она не родит ребенка, а потом забрать его у нее силой. Его ярость, когда он узнал о ее состоянии, была ужасна; Лайла все больше и больше убеждалась, что он вполне способен на такой гнусный поступок. Для него внук смешанной расы был бы чем-то отвратительным.
Как ни старалась, она никак не могла придумать способа, как помочь себе, как спасти Джосса.
Ранние недели беременности уже давали о себе знать. Она постоянно чувствовала усталость, а порой и тошноту. Она знала, что должна придумать какой-то план побега, но у нее не было сил даже думать. Правда заключалась в том, что если ей не удастся убедить отца смягчиться или Джейн пойти против его воли, побег невозможен. Она уже десять дней провела в заточении.
Изнывающая от жары и подавленная, она лежала на кровати, когда стук лошадиных копыт по подъездной дорожке отвлек ее от тягостных раздумий. Со времени ее возвращения из колоний посетители были редки, а после ее позора и того реже. Любопытство заставило ее встать с кровати и подойти к окну, выходящему на передний двор. Сдвинув в сторону штору и прищурившись от яркого солнечного света, Лайла увидела, что их визитер мужчина, незнакомец. Молодой, отметила она без особого интереса, когда тот соскочил с лошади, примерно лет тридцати пяти, хорошо одетый, худощавого сложения, но мускулистый. Волосы у него были светлые, почти такого же оттенка, как у нее. У отца время от времени бывали деловые посетители, и Лайла предположила, что он, должно быть, из этой категории. Она наблюдала за ним, пока он не скрылся под навесом крыши над верандой, затем отпустила штору и вернулась на кровать.
