Мартин с трудом поднялся по крутой витой лестнице старого дома и, добравшись до площадки верхнего этажа, остановился потрясенный.
Дверь, ведущая в квартиру, была заткана толстым серым слоем паутины. Все дышало запустением и заброшенностью. Казалось, уже несколько веков никто не поднимался сюда. Все было прежним и в то же время мертвым. Неодушевленное тоже умирает, с горечью подумал Мартин. Он вспомнил, как они красили эту дверь. Вспомнил прекрасное разрумянившееся лицо Фьяммы, испачканное краской. Это она настояла тогда на нежно-голубом цвете: сказала, что это ворота, ведущие на небеса. Дверь ни разу не перекрашивали: сначала, потому что, выцветая, краска образовывала на поверхности причудливые волны, которые очень нравились Мартину и Фьямме, а потом они перестали замечать друг друга, а не то что дверь.
Мартин снял рукой липкую паутину. Дверь по-прежнему была красива. Он вынул из кармана платок и очистил замочную скважину, которая была плотно забита песком. Он не знал, как открыть дверь, потому что свой ключ он оставил на кровати, вместе с письмом от адвоката, в тот вечер, когда собирал чемодан, чтобы уйти к Эстрелье.
Антонио говорил ему, что никто не бывал в их квартире со времени отъезда Фьяммы в Индию. Из уважения к ее памяти.
Со всей силой, что еще оставалась у него в шестьдесят лет, Мартин Амадор обрушился на дверь. Но та не поддалась. Он попробовал еще раз, потом еще и еще... и оказался лежащим на выбитой им двери В прихожей своей бывшей квартиры. Перед ним открылась ужасающая картина. Все было покрыто серой пылью, словно пеплом. Простыни, которыми Фьямма укрыла мебель, за долгие годы отсырели и покрылись пятнами плесени. Плющ через щели ставен заполз с давно заросшего им балкона в комнаты и уже завладевал статуями и лампами. Куст голубых роз превратился в пучок сухих палок с обломанными колючками. Болтались обрывки гамака. А в воздухе, казалось, навсегда застыло страдание и одиночество. Даже вещи уже умерли. Это было кладбище — кладбище воспоминаний.
Мартин с трудом приподнялся. Прошлое лавиной обрушилось на него. Он не мог рассмотреть ни одного предмета — слезы застилали ему глаза. Он сидел на полу, среди побегов плюща и тишины. Бумага, которой Фьямма заклеила оконные стекла, давно отстала, сморщившись под лучами беспощадного солнца, кар-тины валялись на полу, задушенные всемогущим плющом. На столах все еще стояли, почти засыпанные пылью и песком, фотографии, на которых Фьямма и Мартин были вместе.
Мартин Амадор не ожидал, что встреча с прошлым будет настолько тяжелой. Из каждого уголка на него смотрели воспоминания. На что бы он ни бросал взгляд, в памяти тут же всплывал связанный с этим предметом эпизод. Смех и слезы, споры и молчание, пение и музыка, приливы нежности и внезапное отчуждение — эти стены были свидетелями стольких дней и ночей, проведенных здесь Мартином и Фьяммой! И сейчас, после долгих лет молчания, они гневно напоминали Мартину о его прошлом.
Он не мог бы сказать, сколько времени просидел так. Фьямма ничего не тронула, ничего не взяла с собой. Все было на месте, кроме той странной "картины" — куска окровавленной блузки, который Фьямма почему-то захотела вставить в раму. Это случилось в тот роковой день, когда она познакомилась с Эстрельей. Мартин содрогнулся, представив себе, какую боль пережила Фьямма, узнав о его предательстве.
Он медленно поднялся и подошел к столику, на котором стояла их свадебная фотография. Оттер пыль — и проступили счастливые лица, открыто и доверчиво смотревшие в объектив. Их переполняла любовь, а впереди ждало счастливое будущее. Фотография была сделана на пляже — за спинами Мартина и Фьяммы синело море. Они были в свадебных нарядах, но босиком. Фьямма учила его ходить по мокрому песку, играя с волнами. Она любила ходить босиком — по песку, по траве, по полу. Обувалась, только чтобы ходить по городским улицам. Мартин вынул фотографию из рамки и, прижимая ее к груди, направился в спальню.
Огромная паутина, словно москитная сетка, покрывала их с Фьяммой кровать. Мартин открыл шкаф, и оттуда вылетело целое облако моли. Насекомые разлетелись по комнате, наполнив воздух сыпавшейся с их крылышек отвратительной коричневой пыльцой. Сбежав из спальни, Мартин поднялся по узкой лесенке на чердак, хранилище его воспоминаний. Дверь была открыта настежь — с того самого дня, когда Фьямма, придя запереть квартиру, обнаружила на чердаке ящик с раковинами, собранными Мартином, и в слезах бросилась прочь.
С трудом расчистив себе проход — пауки наткали паутины где только могли, — Мартин увидел на полу деревянный ящик с его бесценной коллекцией. Замок был открыт, хотя Мартин прекрасно помнил, что в тот день, когда доставал свою коллекцию в последний раз — искал раковину, на которой можно было бы написать стихи для Эстрельи, — он закрыл замок и поставил ящик на свое место, около круглого окошка. Никто, кроме Фьяммы, не мог перенести коллекцию сюда. Мартин поднял крышку и обнаружил, что ящик полон воды. Раковины влажно мерцали, погруженные в нее. Это было странно, необъяснимо. Опустив руку в ящик, он достал со дна Spirata inmaculata, которою ласкал тело Фьяммы в их первую ночь. Раковина была красива, как никогда. Мартин попробовал воду на вкус — она была соленой, как море. Это были слезы Фьяммы, пролитые ею в тот день, когда Мартин ушел. Погруженный в соленую влагу перламутр вновь приобрел тот блеск, который когда-то подарило ему море.
Держа в руках Spirata inmaculata, Мартин вспоминал свою первую встречу с Фьяммой. Тогда, увидев ее на ночном пляже и не зная, как начать разговор, он спросил Фьямму, каков дождь на вкус, и она, слизнув каплю с ладони, ответила, что у дождя вкус слез. Ему ответ показался очень грустным, и он осторожно поправил Фьямму, сказал, что скорее у дождя вкус моря. Теперь он понимал, что море — это бесконечное множество слез, что ее зыбкая синяя гладь соткана из плача.
Мартин Амадор закрыл ящик. Он знал, что ему следует сделать: он бросит в море единственное, что осталось от Фьяммы, — ее слезы... Пусть смешаются с волнами, чтобы не высохнуть никогда. Пусть уходят и снова возвращаются вместе с пеной прилива, лаская песок. Пусть плавают по ним киты и дельфины. Пусть они омывают скалы, носят на себе корабли, качают детей и морских птиц. Будут свидетелями чьих-то встреч и разлук. Вдохновляют поэтов и художников. Пусть прикасаются к солнцу на закате. Пусть отражаются в них луна и кометы. Пусть продолжают жить. Вечно.
По дороге к морю Мартин срывал все попадавшиеся ему черные розы, чтобы бросить и их в море, прощаясь с Фьяммой. На берегу он снял сандалии и босиком зашагал по золотистому песку. Солнце уже клонилось к закату, красные тона неба брали верх над голубыми. Ветра не было.
Он пришел на то самое место, где тридцать лет назад встретил ту, что стала спутницей его жизни, — Фьямму деи Фьори.
Мартин увидел привязанную у берега старую рыбацкую лодку. Все было как всегда. Часы без стрелок на башне показывали отсутствие времени. Оставалось лишь обладающее памятью пространство, и Мартин погрузился в него. И вот он уже снова слышит смех любимой — она бежит по пляжу, босые ступни испачканы в песке, обнаженная грудь словно ждет прикосновения... Нежная сила... Сладкое сопротивление... Уступка... Любовь...
