Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
«Нет, положительно, мне не везет в Омске. Зачем только послали меня сюда?» — с отчаянием думал я, натыкаясь на какие-то странные превратности судьбы.
Едва я пережил историю с публикацией стихов Мартынова, как возникла новая беда. Меня вызвали в НКВД и потребовали снять с работы сотрудника, который вел у нас в газете историческую и краеведческую хронику.
— Ты знаешь, что его отец был городским головой в одном из среднерусских городов? — спросили меня чрезвычайным тоном, пытаясь подчеркнуть значение всплывшего факта.
— Ох, эти отцы, они обязательно кем-нибудь были, черт бы их побрал! — попробовал я пошутить, не зная еще, что эта моя фраза будет впоследствии расценена как политическое легкомыслие и мне придется за нее отвечать по строгому спросу.
Все, что происходило со мной и с другими товарищами, не талью настораживало, но и приводило к убеждению — впереди более грозные события, клубок будет разматываться дальше.
— Георгий, мы с тобой встречаемся в двенадцать тридцать у драмтеатра. Есть необходимость поговорить. — Это звонил Шунько. По голосу и месту встречи не в обкоме, а опять же на улице, я понял, что произошло что-то нешуточное и связанное непосредственно со мной.
В редакции я сослался на вызов в Обком и, поручив ведение всех дел по номеру заместителю, поспешил к театру.
Шунько был уже здесь, нервно прохаживался, нетерпеливо посматривал на прохожих.
— Час тому назад я вернулся от Булатова, — начал он тихо. — Как ни тяжело мне, не буду хитрить перед тобой. Разговор шел о тебе. В течение двух дней в Омске находился Розит. Ну, ты знаешь, что он не только уполномоченный комиссии советского контроля по Западной Сибири, но и член краевой комиссии по чистке партии. Хотя чистка в прошлом, а комиссия вроде еще не распущена, он привез какие-то заявления, которые доказывают, что ты скрыл социальное положение — твой отец не бедняк, а зажиточный, никому не сообщил ты, что твой брат исключен из партии как троцкист, а племянник исключен из комсомола как правый уклонист. Все это Розит расценивает как идейную неустойчивость и требует немедленно освободить тебя с должности редактора газеты. Ну и, конечно, учтены эти факты с засорением редакции чуждыми элементами. Булатов согласен с Розитом. Сказал мне, что в такое время мы не можем на таких идеологически острых постах держать людей, стоящих у партии на подозрении. Приказано — через три дня доложить о принятых мерах.
Никогда я не видел Володю Шунько таким растерянным и многословным. Уж кто-кто, а он-то знал не только меня, но и всех моих родственников. Еще в двадцать шестом году, когда мое родное село Ново-Кусково, было районным центром, он приводил у нас, по поручению Окружкома комсомола, районную конференцию. Тогда впервые я, пятнадцатилетний комсомолец, был избран членом райкома и председателем районного бюро юных пионеров. Знал В. Шунько и моих братьев — все они намного были старше меня, участвовали в Гражданской войне как красноармейцы-добровольцы, а затем были первыми в нашем таежном далеке шоферами, киномеханиками, сельскими кооператорами. Знал В. Шунько и моих сестер — сельских учительниц.
Но теперь, по-видимому, это фактическое знание не стоило ни копейки, так как по чьей-то злой воле появились бумаги, пытающиеся утверждать совершенно противоположное.
И еще был один член оргбюро, хорошо знавший мою родословную, — Л. Кузик, с которым я работал в комсомоле Томского округа с 1927 года.
Казалось бы, я мог рассчитывать на поддержку товарищей, но в наше чистое, прекрасное время молодости революции и молодости личной, человеческой, ворвались и с нарастающей силой начали действовать — иные общественно-психологические потенции — лицемерие, чинопочитание, карьеризм…
Как это ни странно, но товарищи мои принялись убеждать меня, что не они мне должны оказать поддержку, а, наоборот, я им.
— Ты пойми, доказать ты ничего не сможешь, люди выступают против тебя заметные. За ними авторитет. Мы же в случае защиты тебя попадаем в число примиренцев. С нами тоже разговор будет короткий.
— Неужели истина зависит от должности? Вы убеждены в этом?
— Ты рассуждаешь легкомысленно, без учета обстановки. Посмотри, что делается вокруг. Партийная пресса только и твердит: примиренец — хуже врага, он рядится в тогу поборника генеральной линии. Ударим с большевистской непримиримостью по примиренчеству!
Но это был предварительный разговор, а заседание официальное состоялось через день.
Это заседание было настолько тяжелым, что и теперь я помню его во всех деталях. Входили в кабинет первого секретаря молча, насупленные, друг на друга не смотрели. Я сидел в углу, а не за столом, где у меня, как у члена бюро, было постоянное место.
В. Шунько в нескольких фразах изложил суть дела и предложил членам бюро высказать свои мнения. Все молчали. Минуты текли, а слово никто не просил. Шунько напомнил, что заседание собралось не для того, чтобы играть в молчанку.
— А какое мнение по этому вопросу у тебя самого, Володя? Ведь ты у нас все-таки первый секретарь и не без твоего участия Георгий стал у нас редактором газеты и членом Оргбюро. И знать ты его знаешь чуть ли не с младенчества, — сказал второй секретарь Оргбюро Аксенов.
— Знаю его с самой лучшей стороны. Уверен, что все, в чем он обвиняется, разъяснится и отпадет. Но поймите, в данный момент не идет речь о том, быть ли ему в комсомоле и партии. Мы обсуждаем указание партийного органа о снятии нашего товарища с поста редактора. Если мы против этого указания, мы должны это глубоко замотивировать. Есть у нас такие основания? С той стороны выставлены основательные материалы, они представлены товарищем Розитом лично. А у нас что?
— Там выставлены бумаги, а я у вас живой, можно располосовать на части, — пробовал вставить я свое мнение.
Но мои слова как бы пропустили мимо ушей, никто на них не отозвался.
— Я так думаю: чтобы не оказаться нам примиренцами, Георгия надо снять с работы. Но в решении следует отметить, что делаем мы это с сожалением, выхода иного у нас нет. — Это была точка зрения члена Оргбюро, моего давнего товарища, Л. Кузика.
— А вдруг что-то из материалов подтвердиться? Даже самое-самое незначительное. В этом случае мы твердо попадаем в число примиренцев, не учитывающих сигналов, глухих к голосу критики. — Это было мнение второго секретаря Л. Аксенова.
Долго и мрачно спорили, как снимать — просто или с сожалением. Даже обратились ко мне, как, мол, ты сам-то считаешь: подходит ли такая формулировка. На мой вопрос ко всем сразу — есть ли ко мне претензии по содержанию газеты, по ее линии в практической работе, все единодушно загудели, что если поступать по справедливости, то нужно отметить, что газета справлялась со своими задачами. И вроде все с этим согласились, но вдруг послышался протестующий голос второго секретаря.
— Нет, нет, это совсем не подходит. Такое решение, не что иное, как завуалированная попытка по существу отвергнуть указание, которое мы получили. Нет, товарищи, не стоит миндальничать и Георгия надо снять с работы без всяких оговорок. Придет время — разберутся.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
