— Ну, вряд ли все.
— Да. Все. Просто проклятье, практически каждый умирал. Без преувеличения. Едва успевали родиться. — Она искоса посмотрела на него. — Как в том твоем стихотворении. Учились петь прежде, чем говорить.
— А ты там научилась разрисовывать ноги.
— Да, — рассмеялась она. — Потому что нужно было что-то совсем из ряда вон, понимаешь? Разрисовать ноги, как тамошние женщины. Что-нибудь такое.
Para solidaridad, подумал он, хотя у него хватило тактичности, чтобы не сказать это вслух.
— Приходили какие-то странные, неуместные продукты. Бесполезное дерьмо, которое дети не могли есть. Икра! Так что мы открывали банки, объедались ею, устраивали вечеринку. Украшали себя ленточками и танцевали. — Она покачала головой. — Чтобы совсем не спятить.
— Понимаю.
— Значит, ты вчера действительно ходил в Яд-Вашем.
— Кажется, это было уже так давно.
— Я тебя предупреждала.
— Да, предупреждала. Сказала: не ходи туда, раз едем сюда.
— Я сказала, не в один день.
— Может, это неплохая идея, — проговорил Лукас. — Организовать такую вот поучительную экскурсию в двух частях.
— Поучительную экскурсию?
— Для прессы. А уж пресса всем разжует и в рот положит. Посадим людей в автобусы, покажем им ту и другую сторону. Таким образом, — объяснил он, — все всё поймут.
— Веришь, что это поможет?
— Обязан верить. Это моя работа.
— Тогда зачем шутить над этим?
— А что еще остается? — спросил Лукас; они поднялись на ноги. — Что с Нуалой, Сония? Что у нее на уме?
— Думаю, она влюблена.
— Это мы уже знаем, — сказал Лукас. — Что еще?
Сония ничего не ответила и отвернулась.
— Ладно, — сказал Лукас. — Пойдем поищем ее.
В палатке по соседству с детской клиникой Нуалы они увидели молодого муллу, который чем-то занимался за белой занавеской. Ему помогали двое служителей, значительно старше его. На больничной койке лежала мусульманка средних лет, а помощник муллы держал в поднятой руке пластиковую бутылку с внутривенным раствором. Мулла громко читал строки Корана. Вокруг палатки на скамьях сидели другие женщины, дожидающиеся своей очереди.
— Что происходит? — поинтересовался Лукас. — Можем мы войти?
— Лучше не надо, — ответила Сония.
— Что он делает?
— Он экзорцист. Изгоняет бесов.
— Внутривенным?
— Наверно, это так делается.
Они нашли Нуалу и Рашида — те пили чай перед маленькой глинобитной, с жестяной крышей хибаркой на краю территории госпиталя. Сидя за огромным расколотым деревянным столом, который выглядел так, будто сотню лет простоял в чьей-то гостиной. Нуала бросилась за чашками для них, а Рашид объяснил процедуру экзорцизма. Он был в свежестираном белом халате.
— В бутылке с плазмой проделано отверстие. В отверстие читают стихи Корана. После этого джинн выйдет из человека через большой палец ноги.
— Всегда? — спросил Лукас.
— Да, — ответил Рашид. — Если джинн — мусульманин.
Лукас вежливо рассмеялся, но тут же понял, что, кроме него, никто даже не улыбнулся.
— Это так и есть, — сказал Рашид спокойным и приятным тоном, ничуть как будто не обидевшись.
— Джинны всегда вселяются в женщин? — поинтересовалась Сония.
— Часто, — ответил Рашид. — Как правило.
— А почему, как думаете? — не отставала Сония.
Нуала засмеялась, защищая Рашида. Лукас заметил, как она на мгновение коснулась Рашидова запястья и тут же убрала руку.
— Такое уж их свойство, — учтиво сказал тот.
Лукасу подумалось, что кто-то мог бы уловить в его словах иронию. А может, никакой иронии и не было.
— Свойство женщин, — спросила Сония, — или джиннов?
— Возможно, что тех и других. Но это столь же верно для Запада, не так ли? Одержимыми обычно бывали женщины?
— А что, если джинн не мусульманин? — поинтересовался Лукас.
— В таком случае его следует обратить.
— Помнится, я слышала в Сомали, — сказала Сония, — об одержимой женщине, которую забили до смерти.
— Здесь такого не происходит, — успокоила ее Нуала. — Мы не позволяем такого.
— В Сомали забивают джиннов, — сказал Рашид. — Женщины страдают по нечаянности. Но мы их не бьем, потому что миз Райс не позволит этого.
Он с шутливым оттенком, смущенно произнес почтительное «мисс» по-современному: «миз».
— Не желаешь посмотреть, как мы тут устроились? — спросила Нуала.
— Да, — сказал Лукас. — Конечно.
— Почему бы тебе не пойти с Рашидом, — предложила Сония Лукасу. — А я останусь здесь и посплетничаю с Нуалой.
Рашид повел Лукаса обратно к палатке экзорцистов. Они постояли, наблюдая за процессом. Мулла и ожидающие женщины не обращали на них внимания.
— Обычно репортеры хотят сделать снимки, — сказал Рашид. — Но у вас нет камеры.
— Я редко ею пользуюсь.
— Хорошо. Потому что пришлось бы платить экзорцистам. И снимки на Западе использовали бы для всяких спекуляций. — Они покинули палатку и пошли к лагерю за пределами территории госпиталя. — Я считаю, что слова лучше.
— Для некоторых вещей — да, — согласился Лукас. — Скажите, какие еще религии исповедуют джинны?
— Они могут быть язычниками. Могут быть христианами или иудеями. Израильтяне насылают на нас множество еврейских джиннов. Чтобы напустить порчу.
— На что похожи еврейские джинны?
— Почитайте мистера И. Б. Зингера[283], — сказал Рашид, когда они поворачивали на улицу. — У него они описаны очень достоверно.
А за грандиозным столом на свежем воздухе Нуала наливала Сонии вторую чашку чая.
— Никакой антисанитарии. Надеюсь, Рашид все ему объяснит, — говорила Нуала. — Мы даем им свежий раствор и антисептик. Понимаешь, это распространенное верование. А раз народ верит, приходится с этим мириться.
— Так говорит Рашид?
Нуала рассмеялась:
— Да. И то же самое говорил Конноли[284]в шестнадцатом году. И это то, что происходит сейчас, например, в Латинской Америке.
