– Мы не стали дожидаться, когда орки придут по наши души, – нас было слишком мало для мести или серьезного боя. Оставив большинство товара в людской деревне, мы, как воры, под покровом ночи ушли по реке на плотах. Когда людская деревня скрылась из глаз, там, где река расходилась надвое, нас встретила орда. Слава богам Небесной Горы, орки не додумались перекрыть реку, и мы ушли, провожаемые стрелами и криками. Они смеялись нам вслед, приглашая приезжать еще, “привезти свежего мясца и взрастить для них новый урожай”. Кто-то из наших рассмотрел, как они трясли в своих руках принесенные с собой головы фишей. По возвращении в Голубые Горы нас известили, что еще два поселения из четырех вырезали на корню…
Зимой в Кинблоу собрался Совет кланов. К тому времени стало известно, что все остальные поселения уничтожены. Везде было одно и то же. Гномов принимали с миром, помогали в обустройстве. С ними дружили, торговали, а после уборки урожая переселенцев уничтожали, забивая, как скот, на еду. Совет постановил предпринять акцию возмездия. Грозное, страшное слово! К нашему походу присоединились эльфы. В первых битвах мы одерживали победы. Но потом! Со всех королевств начали поступать сведения о том, что гномов стали убивать направо и налево! Да с таким размахом, что!.. Нам дали ясно понять: прекратим мы, прекратят и они. Скрепя сердце мы отступили, и убийства закончились. Прошел не один десяток лет, а в моих снах до сих пор плачет и смеется безумец – последний из фишей.
Я шел молча, думая о своем. За свою небольшую жизнь, часть которой я даже и не помню, мне никогда не приходилось кого-то терять. Я терял вещи, деньги, время и ненадолго память. Но я никогда не терял родных и близких, просто знакомых. Первая смерть, которая больно резанула мое сердце, была смерть Анисима. Что меня с ним связывало? Да по большому счету и ничего такого! Ведь я с ним даже ни разу и не пил по нормальному! Несколько дней и ночей, проведенных вместе, пройденные мили пути… Что еще? Если только девушка и смерть ее отца? Так опять же от моей руки… И что же тогда получается?! Нас всех связывают вино и кровь? Мне стало зябко. Я перехватил у гнома мех и от души приложился к нему.
– Хочешь что-то спросить? – повернул голову Дырявый Мешок.
– Не знаю, как сказать, – вернул я ему мех, – просто задумался о… – Слова у меня почему-то не хотели складываться.
– О том, что связывает всех нас в этом мире. Верно? – подсказал гном.
– Наверное, именно так…
– Я сам не знаю, Лукка. Я знаю лишь то, что если бы я пожал руку Шеру и принял его помощь, то где-то далеко-далеко разом умерло бы четыре десятка гномов. Второй бы раз умерло, понимаешь!
Меня осенила догадка!
– У тебя там… ну, в той деревне, кто-то был? Дети?..
Дож кивнул, проглатывая слезы. Мы шагали и шагали дальше, иногда прикладываясь к вину. Лишь однажды гном остановился передохнуть, и то для того, чтобы достать следующий мех вина взамен опустевшего.
– Ты хочешь спросить, как же в первый раз я сел играть с Шером, полуорком? – Я и не хотел спрашивать, но сделал вид, что собирался. – У меня не было другого выбора, дружище! В тот раз я играл на жизнь, и не на свою! Не спрашивай подробностей, просто знай, что если бы меня тогда убили или обыскали, то целый клан в двести живых душ переселился бы на небо. Может, это звучит и высокопарно, но это так!
Картинки недавнего прошлого проскочили у меня перед глазами: первая встреча с Скорпо в “Южном Тракте” и низкий голос колдуна:
– Гном, тебе что-нибудь говорят имена: Огненная Борода, Железный Лоб, Потухший Горн, Крох-Пьянчуга? Дырявый Мешок, ты случайно не знаешь этих добропорядочных парней?
Я поделился воспоминанием с Дожем:
– Ты ведь тогда от них драпал?
– Да. А спустя пару дней столкнулся с Шером. Это было в кабачке “Лошадиный Хвост”. Самая наидрянная портовая забегаловка в Гольлоре. Там меня узнали и шепнули Шеру. Тот пришел в кабак и заявил, что сделает все, чтобы я сыграл с ним. Вот и все!
Мы вышли на развилку дороги. Здесь, если так можно сказать, и кончался Большой Тракт. Если свернуть направо, то в обход Уилтавана можно было выйти на дорогу к Вечной Долине. Я с сожалением, настоянным на надежде, взглянул направо и, помянув все нехорошее разом, взглянул налево, туда, где за крутым поворотом, огибающим сосновый бор, можно было скатиться прямо до городского рва.
Гном остановился у самого поворота, прислушиваясь и, по-моему, даже принюхиваясь к вечернему воз-духу.
– Если вы, милостивые господа, высматриваете меня, то я здесь! – вылез прямо из воздуха кентавр. Я вытаращил глаза.
– Что, эффектно? Молчите, не говорите, я знаю. – В глазах блеск, рот до ушей с легким, но устойчивым запашком перегара.
– Ты здесь один? – устало вздохнул гном.
– Увы, да! – почесал подбородок Дио. – Как только последний ящик был доставлен, этот магик от всего сердца пожал руки, хряпнул на посошок и испарился, даже не оставив адреса. – Кентавр от души икнул, но все же остался стоять на своих четырех.
– Нам-то хоть оставил? – нахмурился гном. Дио прикрыл веки и покачивал головой в ритм своим мыслям.
– Кажется… да! – Он открыл мутные глаза. – Не мог же я один столько выпить!
Помимо лошадиного здоровья, наш друг отличался и таким же аппетитом, если дело касалось вина и других более-менее крепких напитков. Короче говоря… жрет, как та еще лошадь!
– А сколько было? – вяло поинтересовался я.
– Сколько было? – почесал затылок кентавр. – А сколько было?! Слушай, пошли посмотрим, я тару не выбрасывал в целях конспирации и маскировки.
– Потом поглядим, – взял вожжи в свои руки гном. – Сначала скажи, эти уже здесь?
– А где им еще быть? С утра здесь торчат, – сразу погрустнел Дио. – Стоят вокруг города молча и не двигаются. Наверное, ждут чего-то.
Мы зашли за поворот, готовые в любой момент, сорвавшись, укрыться в убежище, которое было невидимо снаружи.
– М-да, – погрустнел Дырявый Мешок, – красиво…
– Дож, не будь пессимистом, посмотри, какой здесь прекрасный вид на закате. Даже меня пробило!
– На что?
– На возвышенное, конечно! – И заржал, проникновенно, душевно заголосил:
Замерзли запахи и звуки, и над серебряной волной Незримый град рождает буки, как будто в буках есть покой! Для тех, кто выжил в катаклизме, когда наотмашь била ночь, Читает сагу юный отрок и гонит снег смердящий прочь.
Его дыханье топит вату упавшей манною с небес, И плачут в такт ему солдаты, в мечте забившись под навес. И вот, когда рассказ окончен и принц с княжной упал ничком, Костер родился среди ночи – пожар души зовет домой! И ночь смотрела людям в спины
(а также в что пониже их),
Оставив мертвые руины, они ушли, чтоб ветер стих. И ветер стих… на полуноте… звенит аккордами рассвет.
