Налюбовавшись этим зрелищем, Дженнак прикрыл глаза и глубоко вздохнул, погружаясь в транс. Мысли его потянулись к северу и югу, к западу и востоку; стаей незримых стремительных соколов взмыли они в воздух и ринулись на все четыре стороны света, в Серанну и горную Инкалу, в Коатль и далекую Бритайю, что дремала уже под звездным небом по ту сторону Бескрайних Вод. Удел его был благополучен, охраняемый твердой рукой накома Аттахи, сына Кайатты, и все исполнялось там в нужный срок и в должном порядке: одни корабли скользили в холодных северных водах, выискивая работорговцев, другие покачивались у лондахских пристаней; город жил в покое и мире, не опасаясь пожаров и ярости Тейма, голода, нашествий, ураганов или иных бедственных случайностей; солдаты несли службу, земледельцы трудились в полях, купцы торговали, стада плодились и множились, а достойный Аттаха правил, сообразуясь с собственным здравым смыслом и советами жрецов.
Брат Джиллор пребывал в раздражении - видимо, по той причине, что строительство крепостей и прокладку новых дорог пришлось остановить и перебросить воинов с рабочими командами к западным и южным рубежам. Однако гнев не туманил его разума, и боевые отряды шли к побережью, к Хотокану и к тасситской границе в полной готовности, с обозами и припасами, с бочками пива и громового порошка, с мешками маиса и стальных шипов, со связками бычьих кож и дротиков, с отточенными клинками и корзинами алых перьев - наградой бойцам за каждого убитого врага. И не приходилось сомневаться, что сперва опустеют те корзины, а потом уж, коль некого будет награждать, вступит вражеское воинство в Удел Одисса.
От премудрого Че Чантара веяло нерушимым спокойствием и силой, как от человека, чья жизнь в руках богов и в твердой хватке судьбы. Вероятно, он полагал, что долг властителя исполнен, и может он обратиться к иным путям и следовать не дорогой битв и свершений, но тропами раздумий и грез. Он был сейчас словно кецаль, готовый покинуть свою золотую клетку, сбросить яркое оперение, сменить обличье и полететь туда, где сияют огни непознанного и таинственного - в горы Чанко, в рардинские дебри или вслед за черепахой Сеннама, которая, как утверждали моряки, до сих пор бродит в океанах и ищет, куда подевался ее божественный хозяин. Дженнак, пораженный случившейся с Чантаром метаморфозой, невольно позавидовал ему, послал молчаливый привет и перенесся в Коатль.
Ах-Шират, владыка Страны Дымящихся Гор, торжествовал. Радость его была горделивой, но с оттенком злорадства, как у хищного зверя, еще не вонзившего в жертву клыки, но предвкушающего этот момент, сознающего силу свою, жестокость и непобедимость. Что было причиной таких чувств? Мысли атлийского властителя оставались для Дженнака взмахом вороньих крыл в темной комнате, и он лишь чувствовал, что Ах-Шират увлечен неким замыслом, пусть не столь величественным, как план Че Чантара, но не менее важным для судеб Эйпонны. Казалось, Ах-Шират затаился в засаде, выслеживая жирную куропатку, а тут прилетела вторая, нежданная, да еще подставилась так, что обеих можно поразить одной стрелой - чего же не радоваться охотнику? Дженнак попробовал угадать, что за вторая птица свалилась Ах-Ширату с небес - не чертеж ли, отданный им Тегунче?.. - но тут что-то грохнуло, зазвенело, и он очнулся.
Перед ним стоял Оро'минга в своих изукрашенных ремешками и хвостами замшевых одеждах, с ожерельем, свисавшим на обнаженную грудь, с топором на длинной рукояти, в сапожках с серебряными шпорами и с орлиными перьями в волосах. Но вместо жемчужных браслетов на запястьях его сверкали стальные обручи, и он колотил правым по лезвию топора. Этот резкий громкий звук и вырвал Дженнака из краев, где мог странствовать лишь кинну.
Как всегда, первым ощущением был холод и легкий озноб, будто запредельные миры не желали выпустить его из своих цепких ледяных объятий; затем он почувствовал ласку теплого ветерка на щеке, вдохнул аромат акаций, услышал, как перешептываются девушки на озаренной цветными фонариками террасе. Грохот металла неприятно диссонировал с их щебечущими голосами.
– Что шумишь? - голос самого Дженнака был еще хриплым. - Тут не степь, а я не бык, чтобы пугать меня лязгом и звоном. Я не бык, а ты - не охотник!
Рука Оро'минги опустилась.
– Бык! - с издевателькой ухмылкой протянул он. - Бычок, подставивший женщине разом и чресла, и спину! Гляжу, заездила она тебя? Ноги не держат и спишь стоя? Узковат, выходит, твой клинок для ее ножен!
Преодолевая слабость, Дженнак выпрямился и скрестил руки на груди. Ему не надо было снова погружаться в транс, чтоб ощутить злобное торжество Оро'минги - точно такое же, каким горел Ах-Шират; оба они мнились сейчас Дженнаку фасолинами из одного стручка, чейни одной чеканки. И от них обоих тянуло смрадом предательства.
– Узок мой меч или широк, ты скоро узнаешь, - сказал он. - Я думаю, он как раз такой, чтобы поместиться у тебя между ребер.
– И когда ты вытащишь его? - поинтересовался тассит с наглой ухмылкой. - Долго ли мне ждать?
– Может, все решится в День Голубя или Пчелы… или в День Камня… Вы согласитесь с договором или отвергнете его, но что бы не случилось, я уже не буду посланцем. Как и ты, светлорожденный… Знак перемирия опустится, и мы сможем выяснить, кто из нас бык, а кто - бычий помет. Есть у меня два тайонельских клинка…
– Мне больше нравится топор! - Оро'минга хлопнул по лезвию и насмешливо оскалился. - Умеешь драться с таким?
– Главное, уметь драться, а с чем - неважно, - ответил Дженнак, обошел Оро'мингу и направился к своему хогану.
– Хей! Погоди! - окликнул его тассит. - Погоди! Клянусь Пятой Книгой, нам не придется ждать до Дня Пчелы или Камня. Почему бы не встретиться в День Керравао?
День Керравао был следующим за Днем Голубя, а День Голубя наступал завтра. Выходит, все завтра и решится, промелькнула мысль у Дженнака. Замедлив шаг, он повернулся к Оро'минге.
– Что, уже наточил свой топор? Не слишком ли рано? Мы ведь еще посланцы!
– Пока посланцы. До завтрашнего вечера. - Тассит вытянул руку к солнцу, повисшему над Залом Сорока Колонн. - Барабаны отгремели и принесли весть от наших владык. Они согласны! Они говорят: полмира лучше, чем дым над костром и туман над водами. А Книга Пророчеств явится все равно, в Юкате или Коатле, в Мейтассе или в иных краях. Явится! Ведь божественное откровение не обглоданная кость, его не спрячешь в куче мусора… Так что владыки наши согласны. Они согласны, а мы - свободны!
– А ты? - с внезапным интересом спросил Дженнак. - Ты согласен?
Оро'минга надменно вздернул голову.
– Хочешь узнать, что я думаю? Ладно! Я скажу тебе это в День Керравао, перед тем, как всадить в твой череп топор! Мы можем встретиться еще до утренней трапезы. Не возражаешь?
Дженнак кивнул.
– До утренней трапезы? Это разумно. Пойдешь в Чак Мооль налегке, с пустым животом.
Не оглядываясь, он зашагал к своему хогану, к Ирассе и Уртшиге, продолжавшим метать в воздух цветные палочки фасита. Согласны, крутилось у него в голове, согласны… Ибо, как сказал Тегунче, полмира лучше, чем дым над костром и туман над водами… Согласны, согласны…
