Порфириос в мыслях потрепал по плечу временно ушедшего из реальной жизни Тимура. Тот ничего не почувствовал, но грек и не ждал ничего, даже приятно было, что сородич по уши в учебнике, пусть зубрит, потом других учить будет. «Сиртаки» из него сейчас не выжмешь. Порфириос взял затосковавшего Умберто под руку и потащил на проезжую часть, сунув на защиту перекусиховского бюджета, а то ушли бы клиенты, не заплатив за четыре миски лапши. Тюлька попробовал монету на зуб, понес прямо тете Анфисе в сейф. Он, как и все участники фирмы, не любил, чтоб золото на виду валялось. Сцена растаяла: Стеша вернулась на раздачу, Тимур ушел в фургон зубрить формулы, гости уехали. И уж совсем незамеченным осталось то, как поднялся и потрусил прочь с газона долго прохлаждавшийся там пес с мордой лайки и телом овачарки, понявший, что музыка будет не скоро. А жаль. Губная гармоника — и ну буквально ни одной фальшивой ноты!
Наискосок от «Кадуцейных товаров», по другую сторону бульвара и дальше от центра города, виднелся сквозь пропыленную листву Петровский дворец, давно никакая не Академия авиации, а простая городская дача царя, нынче, несмотря на будний день, окруженная тремя кордонами синемундирного оцепления. Если б кордон был один — это ничего не значило бы, если б два — это могло что-нибудь обозначать, а могло и нет, но три — только то, что нынче здесь будет, то ли уже есть лично императорское величество.
С утра Павел измотался: хотя недружественный премьер-министр и был встречен прямо на летном поле канцлером, в Кремле выходить и болтать с ним обязан был все-таки император. Сидеть два часа за переговорами, из которых только и следовало, что нефтегазовая континентальная блокада, объявленная стране гостя Павлом, не может рассматриваться как проявление доброй воли и стремления к сотрудничеству. Павел как-то не привык еще к дипломатическому языку, ему казалось, что если он перекрыл стране газовый кран, закрыл воздушное сообщение с ней, ввел зверские таможенные правила и все прочее в том же духе — то надо просто прекратить вылазки против Витольда за то, что тот всего лишь вернул себе древнюю инуитскую землю, прежде называвшуюся Исландией, удостоил ее в своей империи статуса провинции и посадил губернатором своего зятя — притом самого знатного, двоюродного дядю русского императора! О Мальтийском уезде вообще разговоров быть не может. Италия вон довольна даже, да и Франция не против. Подумаешь — цоколь, территориальные воды… Я тут при чем? Прекращаете военные маневры против Гренландии, прекращаете газетную травлю — открою газовый крантик, даже компенсации за простой не запрошу. Не кончаете — не открою. Чего мусолить? Я же к вам на острова не лезу. А мог бы. Высмотрели в титуле насчет адмирала трех флагов? Ну и что с того, что у вашего короля такое же звание? У вас не король, а королева. А что звучит похоже — не ваше дело. А что язык ваш перевел на кириллицу — неужто не понятно, что исторический процесс необратим, вы сами — и давно! — с футов на метры перешли и с фунтов на килограммы. Трудно кириллицу учить? А газ нужен? Чего тогда языком чесать? Словом, у меня к вам претензий нет.
На том и расстались, а о чем столько времени болтали через двух переводчиков — Павел так и не понял. Какая там партия у власти, правильно ли поймут, будет ли кризис в правительстве — какое до всего этого дело русскому царю? Чего прете против исторической неизбежности, я вас спрашиваю, а я историк! Распустите парламент, верните короля в его права, никаких баб на престоле — делов-то. Законы у вас плохие — ну изучите наш «Домострой», подправьте по себе — чем плохо? А насчет кириллицы — да что за событие такое? Оплатить вам замену шрифтов в типографиях? Могу. Не согласны? Так с Россией не разговаривают. Можно ведь и глаголицу у вас ввести — шрифт благородный, рунический. Политики…
После впустую потраченной первой половины дня царь перекусил в Академии у Аракеляна прямо с плиты; присмотра за ним теперь не было, но никто не знал, что именно он захочет съесть, а всю кухню не перетравишь, — и поехал в Петровский дворец. Вторая половина дня предвещала дела не бессмысленные, но сулила новую печаль, ибо предстояло очередное прощание. Из потерь и прощаний строится любая человеческая жизнь, а царская — в особенности. Павел провожал в дальнюю дорогу чуть ли не единственного своего друга — Джеймса Найпла.
Еще в прошлом году Временное Правительство Юконской Республики, созданной на Аляске индейцами-атапасками, эскимосами, алеутами и креолами, прислало послов ко двору императора Павла Второго. В Москву прибыли знатные креолы Иван Максутов и Михаил Кашеваров и били челом православному царю: как теперь обустроить Юконию. Царь поговорил с послами, пригласил к обеду, а на нем объявил свой монарший совет. Во-первых, не надо рисовать всяких фантазий на географической карте: пусть имеет Юкония точные границы бывшего штата Аляска. Потому нечего ей быть Юконией, пусть остается Аляской. Но независимой. Столицу, само собой, нужно вернуть в Ново-Архангельск. Поскольку страна многонациональная, одним государственным русским языком не обойтись: нужно сохранить английский как второй, как язык межнационального общения. И всеми силами способствовать развитию литературного языка атапасков, обоих эскимосских наречий, алеутского и всех прочих, какие в обиходе жителями страны используются. Ну, английский использовать правильным образом, то есть кириллицей, уже потом, в догонку посоветовал. А тогда он предложил провести среди народа Аляски референдум: в самом деле им нужен республиканский строй, как у Романьоса в Сальварсане, тоже ничего плохого нет в принципе, или же, если народ себя уважает больше, то не стать бы Аляске царством. И называться, к примеру, «Американское Царство Аляска», АЦА сокращенно. Красиво же!
Креолы очень остались довольны и сказали, что вынесут на референдум три вопроса — быть ли Аляске республикой, быть ли Аляске царством, воссоединиться ли ей с Россией. От третьего Павел мягко уклонился и рекомендовал: если уж народ и вправду себя уважает — то царя избрать своего собственного. Креолы растерялись — не имелось кандидатуры, и опять запросили Павла, не присоветует ли он кого. Павел вздохнул, но подумал о государственных интересах и предложил кандидатуру Джеймса: все-таки американец, хоть и без права быть избранным американским президентом, ибо родился в деревушке на Ямайке. Ну, конечно, при условии того, что Джеймс перейдет в православие. Креолы пришли в восторг и отбыли восвояси.
На всенародном референдуме в мае Аляска единогласно превратилась в монархию с царем Иоакимом Первым во главе. И вот теперь Джеймс улетал к себе домой, в Ново-Архангельск, и увозил с собой Екатерину Бахман, бывшую гражданскую супругу Павла. Ее первый брак был с одобрения обер-прокурора Святейшего Синода аннулирован как не благословленный церковью. Павел даже хотел обвенчать Джеймса и Катю в Москве, но бояре отговорили, царь — какой бы он ни был, даже нерусский — венчаться должен у себя дома, в соборе Святого Германа Аляскинского.
В прощальный путь приготовил Павел бывшей жене и ее нынешнему мужу подарок, настоящий, неожиданный, потому что только неожиданные подарки настоящие, этому Павла обучил упрямый Сбитнев. Павел нашел вариант такого подарка. Особенно было приятно, что подарок, имея вид дорогого, по сути дела был очень экономным.
В императорских мастерских лучшие мастерицы трудились несколько недель, расшивая жемчугом подвенечное платье для будущей царицы. Лучший ювелир с Арбата изготовил жемчужную диадему, пришлось разориться на триста граммов норильской платины, ничего, слава Богу, не последняя, в бывшей шахте Октябрьская, ныне Новопавловская, еще много. А жемчугов Павел не пожалел — и ожерелье в семь ниток справил, и браслет, и серьги с подвесками до плеч, и еще кое-какую бижутерию. Не сравнить с теми скромными сережками и колечком, что подарил он Кате когда-то на свою собственную гражданскую с ней свадьбу. Но тогда он царем не был, а теперь все тот же всезнающий блазонер Сбитнев его в полной мере по науке о жемчугах просветил.
