Книга Чертовар - Евгений Витковский

Да нынче еще неизвестно откуда взялась в России мода на декоративные кружевные лапти — из самых дорогих арясинских, на крайний случай вологодских, сортов. Владелец сети трактиров и супермаркетов «Доминик», почетный гражданин России Доместико Долметчер одно время дарил их особо потратившимся у него посетителям вместе с дисконтными картами. Потом стал дарить вместо дисконтных карт. А с недавнего времени коллекционирование этих лаптей стало делом престижным. Поговаривали, что в столице русских фальсификаций, в лежащем за болотом Большой Оршинский Мох заповедном и недобром городе Кашине уже готовят мастерские для массовой подделки и кружев, и лаптей, и не перечесть еще чего. Но зуб на кашинцев имели арясинцы еще с неудачного военного похода князя Изи Малоимущего в 1318 году, и рано ли, поздно ли этот конфликт, конечно, должен был как-то разрешиться.

Академик бродил по лесам и полям Арясинщины, присаживаясь то на бревно, то на пенек, и исписывая бисерным почерком книжку за книжкой. В голове у него роились мысли: ежели б они вдруг обрели способность, словно пчелы, вылетать роями из его головы, как из улья — все кусты шелковицы на землях Арясинского уезда были б нынче этими жужжащими роями увешаны. Как-никак Гаспар Шерош чуть ли не первым из природных киммерийцев — если не брать в расчет вечно страдающего от аллергии консула Комарзина — дошел от одного конца Камаринской дороги, от Киммериона, и до другого конца, до таинственного, древнего, как самая старая на свете шелковая нить, Арясина. Но китайцев Гаспар Шерош на Арясинщине уже не застал: ни древних, из легендарной династии Ся, ни современных, из не столь уж давно самоликвидировавшегося чайна-тауна.

«НАЦИОНАЛЬНОСТЬ», — записывал Гаспар, — «Нас тут уже всерьез и даже с уважением именуют «лицами с нетрадиционной национальной ориентацией». Кто-то пустил слух, что с этой ориентацией в армию не берут, к братьям-гипофетам бабы уже с интимными предложениями лезут. Спасать от армии не просто нерожденного ребенка, но такого, который еще то ли родится, то ли нет — не чисто русская ли черта, сделавшуюся страну величайшей среди империй?»

Гаспар вздыхал, выбрасывал исписанный стерженек, брал из нагрудного кармана новый и продолжал:

«РОССИЯ». ««Такой город на болоте», как говорят местные жители. Рассказывают, что поставлен он среди Большого Оршинского Мха как гуляй-город, подвижной, на катках — только не для штурма другого города выстроенный, а для защиты от осенних топей и распутицы. Думаю, от весенних тоже. Никто ничего толком про этот город не знает, но дойти туда можно, в этом все уверены, и каждый знает кого-нибудь, кто там бывал, — правда, тот, кто бывал, либо уже помер от старости, либо как раз сейчас в командировке на Алтае, либо ушел в монастырь, — причем в тот самый город Россия; выходит, там тоже обитель есть, но какому святому во прославление — никто не знает. Народ сходится в том, что умом ту Россию не понять, и в этом у той России, и у этой, похоже, сходство полное. Может быть, хоть одну понять все-таки удастся?»

Последнюю фразу Гаспар тщательно зачеркнул. Россия-на-Болоте интересовала его самым жгучим образом: тайна сия была не просто великой, но какой-то очень киммерийской. В самой Киммерии тайных мест тоже хватало, но для них всегда имелся блюститель — хоть Тарах Осьмый для змееедов, хоть Мирон Вергизов для Великого Змея, хоть гильдия бивеньщиков для кладбищ мамонтов. Россия-на-Болоте, похоже, не была подведомственна никому. Любопытство Гаспара поэтому росло с каждым часом.

«ОДНОКОРЫТНИКИ» — записал Гаспар и надолго задумался. Имел в виду он семь церквей села Суетного, уже в новое царское время отреставрированные, отданные местной епархии, — все, похоже, процветающие. Служили в них молодые люди одного возраста, с длинными, как положено, волосами, бородами и вообще приятные собой, однако совершенно на одно лицо. Даже Гаспар, с его недюжинной мнемонической памятью, развитой по системам как Григория Кучелябы, так и Джордано Бруно, отличить их не мог. Только в крохотной церкви с невероятным именованием «Богородицы-что-у-Хлыстов» батюшка служил такой древний, что Гаспар невольно залюбовался. Потом стал находить в лице старца сходство со штампованным обликом молодежи в остальных церквях, придумал нехорошую мысль о том, что уж не клонировано ли здесь духовенство — и так ничего к «однокорытникам» в записную книжку не проставил. До поры до времени. Только узнал, что в церкви «Богородицы-что-у-Хлыстов» священник имеет редкостную фамилию Мощеобрященский, поставлен он сюда волею митрополита Тверского и Великолуцкого Фотия, а еще узнал то, что батюшка с такой фамилией он тут не единственный. Но это было удивляло менее всего: у Гаспара у самого фамилия была не из обычных.

Арясинщина жила тем же, чем и вся прочая страна: убрала урожай цикория, репы, огородных культур, принялась за яблоки и все прочее, что тут созревало, а также готовилась к тому, что на всю Русь было отпущено ей одной — готовилась к шелковарным работам. Предстояло варить коконы, тянуть нить, сматывать ее в пасма, чтобы осенью и зимой хватило на кружева, чтобы множилось довольство и народонаселение среди вступающих в брак покупателей — неважно, каких, лишь бы люди были хорошие. И все еще лежал на севере княжества густой дым — Богдан добивал последних чертей на кровяное масло для государевых самолетов. Часть была уже вывезена: Хмельницкий упросил и государя, и Богдана хоть немного дать вперед. Оба согласились. Переброска «Хме-2» через Северный Полюс на остров Диско уже все равно шла. В газетах то и дело мелькали материалы о том, какая чудесная и плодородная почва скрыта в Антарктиде под слоем льда, как чуден вулкан Эребус при тихой погоде, и как редкий пингвин долетит, простите, добежит до середины шельфового ледника Росса. И по телевизору было все то же самое. Остров Петра Великого близ Земли Грехема, вообще-то собственность островной федерации Клиппертон-и-Кергелен, в предвидении наступающего в Южном полушарии лета пленял путевками, сулил комфортабельный отдых, чуть ли не тринадцатизвездочные отели, неслыханные услуги девочек любого цвета и даже любого пола. С Коморских островов, давно отошедших к России, был туда ежедневный прямой рейс аэробуса. А охота на тюленя-крабоеда и морского леопарда вообще стала в этом году вопросом имиджа, престижа и пиара. На морского леопарда, впрочем, охотились только обладатели совсем уж крутых бабок. Крабоеда же мог позволить себе любой обеспеченный турист, — ну, и сам морской леопард тоже, но это по привычке, по пищевому навыку, никак не в порядке сафари.

Те же Коморские острова занимали в нынешних новостях довольно много места. Нынешняя их столица, Святогеоргиевск, в недавнем прошлом Дзаудзи, стала резиденцией некоего Жана Рацифандри, сформировавшего для Мальгашской республики, она же в просторечии остров Мадагаскар, правительство в изгнании. Наскоро обратив коморцев в какую-то новую веру, связанную с «лунным светом», хитрый Жан наскоро превратил острова в бордель почище Танжера, но возражать было пока некому: у кого были деньги — те просто эти борделем пользовались, а для остальных он был… ну, далеко. И поэтому нравственность страдала меньше кармана, а налоги Жан придумывать умел — и этим одним, ясное дело, был любезен сердцу русского царя.

Все, кому не лень, чуть ли не открыто заявляли, что этот самый хитрый Жан спит и видит, как, придя к власти в родном Антананариву, на следующий день он переименует город, скажем, в Святопавловск и объявит Мадагаскар российской губернией. Между тем министр иностранных дел Российской империи, светлейший князь Ярополк Ленино-Дачный, не раз заявлял, что чужой земли Россия не хочет ни пяди, и что свободолюбивый мальгашский народ волен сам решать свою судьбу, и гражданами России эти замечательные свободолюбивые люди могут считать себя сколько угодно, а вот дождутся ли взаимности — это вопрос далекого, далекого будущего, это еще, господа мальгаши, заслужить надобно!.. Ни от кого не было секретом, что русскому императору не нравится сам хитрый Жан: в не очень далеком прошлом тот был застукан в Монако тайно кавелирующим в мраморном сортире с помощью какой-то из запрещенных тамошним законодательством молясин, — и вот нa тебе, уже лезет к русскому царю с подарками. А у русского царя и так полон рот хлопот с Соединенными Штатами, где вдруг завелись португалофильствующие монархисты, сторонники дома Браганца, и партия монархистов будет участвовать в выборах президента, ни хрена себе! Но все это происходило довольно далеко от Арясина и вообще где-то в других губерниях. Или даже не в губерниях: что нынче входило в Россию, что нет, что подпадало под ее юрисдикцию, что никак ее не касалось — об этом знал разве один лишь русский царь. А ему с Арясинщины были нужны только многогорбые полярные верблюды с опушенными белым мехом копытами, да еще бочки с кровяным авиационным маслом. Одно цеплялось за другое, академик пытался понять все это умом и постигнуть единым духом — и отступал. Чем дальше, тем вернее склонялся он к мысли, что лучше уж взять и понять умом другую Россию — тот город, что раскинулся на просторах болота Большой Оршинский Мох.