– Что-нибудь случилось?
– Если ты еще скажешь хоть слово, я буду бить, пока рука не устанет!
Фанк уселся рядом на корточки, внимательно вглядываясь в Хиллари. Затем, отведя взгляд и помолчав, он негромко подытожил:
– Все люди одинаковы.
– Это ты к чему? – Хиллари разделся и теперь складывал одежду аккуратной стопкой в изголовье.
– Хлип тоже так говорил. И зеленые тоже курил. С них все и началось…
– Постой, – Хиллари развернулся к Фанку, – ты же не чувствуешь этого запаха. У тебя слабый, примитивный ольфактометр…
– Зато у меня очень зрячие глаза, – парировал Фанк, – а еще – мозг, память и опыт. Хотя, – тут он горько улыбнулся, – зря я этим горжусь. Может быть, завтра у меня уже ничего не будет.
– До завтра еще дожить надо, – ободрил его Хиллари, дрожа от озноба и радуясь двойной радостью: во-первых, Фанк все помнит, а во-вторых, приступ кончается.
– Это неприятно, но не смертельно; твои основные жизненные показатели в пределах допустимой нормы, – успокоил его Фанк. Кому-кому, а киборгу в этом верить можно – они видят тепло тела и работу сердца; недаром он так пристально всматривался.
– Не ожидал меня увидеть?
– ТАКИМ и ТАК – меньше всего, – Фанк покрутил головой, словно проверял, способна ли она двигаться, – даже в мыслях не было. Я думал – если ты придешь, то лишь затем, чтобы…
– Я ведь фанател по Хлипу. У меня в детской до сих пор приклеен к стене ваш постер, где мы втроем. Теперь я хочу соскоблить его.
Фанк поднял печальные глаза.
– Я стал тебе так неприятен?.. Поверь, я ничего не знал, не знал даже, куда иду и кого встречу. Маска сказала мне лишь об интервью и о том, что подружилась с биокиборгом, а я… я хотел попрощаться с театром, объяснить им…
Хиллари прервал его, отрицательно покачав головой:
– Нет, не это. Просто во мне что-то изменилось, безвозвратно. Я хочу расстаться с прошлым.
– Не делай этого, – Фанк подсел поближе, – не сжигай за собой мосты. Всегда должно быть место, куда ты смог бы вернуться, чтобы вспомнить что-то хорошее. Если уничтожить вещи, которые помнят тепло твоих рук, воспоминания детства превратятся в невнятную путаницу образов и снов. Твоя комната – как остров; как бы далеко в океан ни ушел твой корабль, рано или поздно он возвращается в гавань. Воспоминания детства – это то, что позволяет вам оставаться людьми.
Хиллари перестал дрожать и чувствовал, как по телу разливается тепло. Дышать стало легче; дремота подступила к глазам, и он знал, что скоро обретет долгожданный покой.
– А ты помнишь? – киборга надо постоянно спрашивать, чтобы разговор не затухал.
– Да, – кивнул Фанк, – но не все, а только самое ценное. То, что дорого; то, что несет нужную и полезную информацию; то, что я не могу забыть. Острова.
Глаза Хиллари закрывались, тепло охватывало его со всех сторон и качало на сонных волнах.
– Я – Хиллари Хармон, – громко сказал он, чтобы его услышала следящая система. – Идентификация голоса. Приказ – убавить на девять десятых свет в помещении, где я нахожусь сейчас.
Свет постепенно померк.
– Я боюсь, – сказал Хиллари, уже засыпая, – что у меня остановится сердце.
– Спи, не бойся, – тихо отозвался Фанк, – я буду смотреть за тобой.
И Хиллари, расслабившись, стал погружаться в забытье. А Фанк, как двадцать лет назад в особняке у Хлипа, остался сидеть рядом с кроватью, считая пульс и прислушиваясь к частому дыханию, чтоб вовремя подать сигнал, позвонив по уже набранному телефону спасения.
Так Хиллари вошел в Вальпургиеву ночь – заснув в изоляторе своего проекта под присмотром киборга-баншера.
ГЛАВА 12
В кафедральном вселенском соборе Триединства открылись врата алтаря, и три священника Всеобщей Веры под ликующее пение вышли к молящимся, возглашая о победе Жизни, Света и Любви; золотой прозрачный свет лился из врат, восхищая и воодушевляя людей, которых собралось не меньше ста тысяч. Вторя победному сиянию, зазвучал торжественный экуменический гимн – и кое-кто из присутствующих иномирян присоединил голоса к хору, сверяясь со взятой у входа листовкой. Пел и сам Президент Федерации – с супругой и десятью бодигардами, в якобы недорогом костюме (за два с лишним года до выборов пора польстить манхлу и молодежи своим присутствием на празднике Вальпургии). Очень неразборчиво, негромко, но с большим достоинством пели дипломаты из чужих миров и резиденты инопланетных разведок – туанцы с острыми, нежными, вечно юными лицами, приземистые и по-медвежьи плечистые аларки с прилизанными хохлами, посол Форрэя (по профессии этнолог, и вообще большой любитель экзотики), вара, схожий с застрявшим на середине метаморфозы вервольфом, в тунике с обозначающей его представительский ранг рубиновой спиралью; только мирк, посланник Бохрока, прижал к щекам свои чуткие уши-чаши и помалкивал – этот заревет, так полсобора ляжет. Были и яунджи всех размеров и мастей, кроме масона из Северной Тьянгалы – он избегал языческих капищ.
В данный момент посол Генерала-Пресвитера слушал военного атташе – тот докладывал о результатах расследования по так называемой «войне кукол». Агентура неплохо потрудилась на благо своей суровой родины и могла ожидать небольшого поощрения. Жаль, у Тьянгалы не было внедренных непосредственно в проект Хармона; там можно узнать и кое-что посущественней, поскольку недалек час конкурсного испытания эйджинских и атларских роботов.
Репортеры, подпевая, изучали через оптику скопление VIP и компоновали в уме тексты для завтрашней глянцевой прессы. Надо как-нибудь так извернуться, чтобы в статье не просквозило даже тени намека вроде «Глава суверенной цивилизации истово молится за мир и дружбу всех разумных – в компании чудовищ, диктующих нам образ жизни, стиль мышления, структуру госбюджета и военную политику».
Праздник – полусветский, полуцерковный – овладевал Городом, словно пожар, и в развеселых компаниях уже кричали пастиш на федеральный гимн:
Вальпургия, Вальпургия,
Скорее мрак из мира прогони!
Вальпургия, Вальпургия,
Молись за нас, спаси и сохрани![1]
Президент в соборе приложился к продезинфицированным святыням под салют блицламп; все торопились запечатлеть миг поцелуя и благоговение на его постном лице, а в космопорту с орбитального лифта сгружали ящики, и тальман регистрировал, что это липки, верхнее белье, произведенное на Туа-Тоу, 40 000 штук в упаковке, но липки были фальшивыми, как благочестие Президента, – их подпольно изготовили на Глейс, перепродали на Кьяране, снабдили поддельным сертификатом на Олимпии, так что и концов не сыщешь. В двойных днищах ящиков лежало контрабандное оружие, изготовленное без лицензии на Эридане, – хорошие стволики! Их ждут мафия и партизаны. Провозить нелегальный товар лучше, когда Город веселится, как легче одурачить пьяного; даже таможенники слегка подкурены мэйджем и сольвой и охотней берут взятки.
