Положив трубку, я прошла на середину лужайки. Марк продолжал пристально смотреть на звезды.
Замерзнув, я скрестила руки на груди.
— Ну и отпуск у тебя здесь выдался!
Он усмехнулся:
— Я ехал в Санта-Барбару, полагая, что ты лежишь в морге на льду. В сравнении с этим то, что произошло, можно считать новогодней вечеринкой.
В сумерках он казался очень высоким и, как всегда, загадочным.
— Пожалуйста, не волнуйся. Говорить ничего не нужно.
— Нет, нужно, — возразила я.
— И что ты сказала бы? Что в какой-то другой жизни, в другое время мы будем только вдвоем?
— Я никогда не сказала бы ничего подобного такому человеку, как ты.
— Если…
— Никаких «если». Существует и будет существовать лишь то, что есть.
Он засунул руки в карманы и повернулся лицом ко мне:
— Прекрасно. Никаких «если». Никакой иной жизни, никакого иного мира. Есть жизнь сегодня. Есть нынешнее время. Существуешь ты, и существую я, и существует настоящее время. — Он улыбнулся. — И существует неопределенное завтра.
От него шло невидимое тепло. Его глаза светились.
— Будь счастлива, — сказал он. — Он любит тебя.
В моем доме зазвонил телефон. Его подключили полицейские. Лейтенант Роум выглянул из двери и позвал меня:
— Это Кейт Блэкберн.
Это было странно. Возможно, какая-то неприятность. Я побежала к телефону.
— Почему по твоему телефону отвечает офицер полиции? — спросил Кейт.
Он ничего не знал о том, что произошло, и звонил по другому поводу.
— Что случилось, Кейт?
— Ты не могла бы приехать к нам? Пэтси хочет увидеть тебя.
Еще ни разу за три с половиной года Пэтси не просила меня приехать.
— Кейт?
— Я не знаю, что случилось. Она ничего не хочет объяснять. Она просто говорит, что тебе следует приехать. Пожалуйста, она вот-вот впадет в истерику.
Вот это дела. Я пригладила пальцами волосы и посмотрела наружу. Марк ушел. Было слышно, как отъезжает его автомобиль.
* * *
Джесси заехал на своем «мустанге» на подъездную дорожку у дома родителей. На темном небе уже всходила луна, мимо быстро неслись гонимые ветром облака. Кейт был в гостиной. Он ходил по комнате туда и обратно. Заметив нас, он поспешно вышел наружу.
Он открыл дверцу со стороны Джесси и заговорил:
— Я не понимаю, что происходит. Никак не могу получить от нее ясного ответа. Может быть, вам удастся.
Это не предвещало ничего хорошего. А прямые ответы звучат только в речах конгрессменов. Джесси достал свои принадлежности с заднего сиденья, присоединил к раме колеса и вылез из машины. Когда он захлопывал дверцу, я посмотрела на его лицо.
— Это какой-то кошмарный сон, — сказал он.
Кейт отошел в сторону, давая дорогу Джесси.
— Ты не привез свои костыли?
— Не начинай, отец.
— Но мама захочет тебя увидеть. А она сейчас наверху.
— Пусть спустится.
Мы направились к крыльцу. Джесси развернул свою коляску, и я помогла ему подняться по ступеням. Кейт при этом отвел взгляд в сторону и смотрел в темноту.
Он проводил нас внутрь.
— Она не хочет спускаться.
— Слишком пьяна?
— Слишком расстроена. — Он провел рукой по голове. — Она просила приехать Эван, но тебе тоже стоит с ней поговорить. — Кейт говорил жалобным голосом. — Это всего шестнадцать ступеней вверх.
Джесси взглянул на меня. Слов не требовалось. Я побежала наверх.
На лестничной площадке было душно, словно окна на верхнем этаже оставались закрытыми многие годы. На духоту накладывался терпкий запах ароматической смеси сухих лепестков. Освещение было тусклым.
Снизу послышался голос Кейта:
— Ну хотя бы попробовать можешь?
Джесси безрадостно засмеялся.
— И как я только не подумал об этом? Черт побери! Мне всего лишь нужно попробовать и заговорить по-китайски, раз уж я за это взялся.
Я назвала Пэтси по имени и толкнула дверь в спальню. Внутри оказались неубранная постель, а на полу — одежда Пи-Джея. Я пересекла зал к помещению, которое называлось «старой комнатой Джесси». Света в ней не было.
Откуда-то изнутри послышался голос Пэтси:
— Кейт?
— Это Эван.
Шторы в комнате были раздвинуты. В свете уличных фонарей Пэтси сидела на полу у окна, поджав колени к груди. Она качалась вперед и назад. Волосы у нее были растрепаны. От нее несло спиртным. Я включила настольную лампу.
От желтого света лампы стены, казалось, загорелись.
Я вздрогнула и отступила назад. Меня окружали блеск и сияние. От пола до потолка все было увешано спортивными трофеями — фотографиями, медалями, грамотами. Буквально повсюду.
И все это принадлежало Джесси.
На одной стене были массивные трофеи, имитирующие по форме силуэт Манхэттена на фоне неба. Над кроватью висели гроздья медалей, полученных в соревнованиях возрастных групп по плаванию, в соревнованиях Олимпийских игр юниоров, равно как в чемпионатах Калифорнии и в соревнованиях «Большой Запад», в соревнованиях Национальной студенческой спортивной ассоциации, в национальных соревнованиях США, в Панамериканских играх. Книжный шкаф ломился от альбомов с вырезками и видеокассет. Все они были аккуратно надписаны: «Международные университетские игры», «Олимпийские отборочные соревнования», «Международные соревнования по плаванию». Но больше всего блеск шел от снимков под стеклом. Фотографии, сделанные во время поездок: Джесси с американской командой на Красной площади, в Запретном городе в Пекине, на верхушке моста сиднейской гавани. А еще все фотографии, связанные с участием в соревнованиях: в шестилетнем возрасте это шаловливый мальчуган, преисполненный энтузиазма. В шестнадцатилетнем возрасте — хорошенький и самоуверенный юноша. В двадцатилетием — суровый, непреклонный, великолепный парень, плывущий баттерфляем, разрезая воду. Прыгающий со стартовых тумб, когда камера успела зафиксировать его азарт и поразительную физическую силу.
Там было даже несколько фотографий соревнований по триатлону, снятых в то лето, когда мы с ним познакомились. Экспозиция включала фотографии вплоть до того дня, когда они с Исааком Сандовалем отправились на велосипедную прогулку, а вернулись притороченными к спинодержателю. После этого уже ничего не было. Пэтси хранила только то, что было до того.
Она собрала все, что он мог увидеть, и спрятала здесь. В своем потайном убежище.
Джесси не приводил их с Кейтом в смущение. Они были в ужасе от того, что с ним случилось.
