Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
По соседству, на белой полянке, стояли Александр Матросов и Евгений Родионов.
Евгений держал на ладони серебряную цепочку с крестиком, что подарила ему перед самой Чеченской войной мама, Любовь Васильевна, говорил Александру:
– Больно тонка цепочка. Боюсь, как бы не порвалась…
Матросов серьезно рассматривал цепочку и крестик, отвечал:
– А я бы крест на бечевке носил… Как-то, знаешь, надежнее…
Плужников и Аня вознеслись над бескрайними березняками, среди которых, словно озера, сквозили поляны. От них подымались сияющие столпы света, и на каждой райской поляне пребывали святые и праведники, водили хороводы в алых сарафанах и красных рубахах, ступали крестными ходами, поблескивая крестами и окованными в медь священными книгами.
Они опустились на поляну, в драгоценный серебряный свет, увидели на снегу двух гуляющих ангелов. Оба были высоки, златокудры, с плеч спускались долгополые хитоны, алый и золотой.
Сквозь прорези на спине свешивались почти до земли розоватые крылья с уложенными крупными перьями. У того, что носил алый хитон, крыло казалось поврежденным, было перетянуто линялой голубой перевязью, в которой Аня узнала лоскуток своего девичьего платка.
Ангелы медленно шли, негромко беседуя, тот, что был с перевязью, сказал другому:
– Пока он не должен об этом знать… Время придет, узнает…
– Каждый узнает об этом в свой час, – согласился второй.
Они прошли несколько шагов, разбежались, раскрыли за спиной сильные крылья и полетели над поляной как журавли, вытянув сжатые ноги, сильно и плавно взмахивая. Пролетели над белизной, алый и золотой, и скрылись за вершинами. Плужников и Аня прошли по снегу, видя отпечатки их босых ног, росчерк маховых перьев, ударивших снежный покров.
Они миновали березняк и вышли в чистое поле. В небе драгоценно, морозно, образуя разноцветные дышащие россыпи, сверкали звезды. Снежная дорога, натертая полозьями, блестела. Они замерзли. Увидели распряженные сани с опущенными оглоблями. В санях было накидано сухое душистое сено, был брошен курчавый овчинный полушубок. На деревянном задке синели два нарисованных льва.
– Ложись, – сказал он, отворачивая тяжелую кудрявую полу. – Я рядом… Так будет тепло…
Они улеглись в душистое сено, в котором темнели головки клевера, усохшие соцветья горошка. Он укрыл ее тулупом, и они лежали рядом, выглядывая из-под овчины. Над их лицами блистали, переливались, становились то голубыми, то розовыми, бессчетные алмазные звезды.
– Я хотела тебя спросить, почему в Раю столько берез?
– Это Русский Рай. Береза – райское дерево…
– Ты слышал, как святой угодник пел ту самую песню, которой я тебя воскресила?
– Песня про святые метелочки…
– Ангел с синим лоскутиком, который я ему повязала, он говорил о тебе? Ты отмечен чем-то особым?
– Тем, что тебя люблю…
Он просунул руку под ее теплый затылок, поцеловал ей сначала губы, потом раскрытую теплую грудь. Сани качнулись, скользнули вниз по дороге. Она заблестела, засверкала, высекая полозьями искры. Чистый ветер объял их и поднял на воздух. Они неслись среди звезд, которые застревали как светляки в кудрявой овчине, а когда опустились, еще несколько звезд догорало в бараньем меху, лежали недвижно, глядя, как над их лицами текут, переливаются звезды.
Среди звезд, невесомая и прозрачная, появилась прекрасная женщина. Стеклянные птицы держали над ней два шелковых платка. Женщина наклонилась, протянула из неба розу. Из розы капнула кровь. Упала на грудь Плужникова теплой каплей. Из капли с тихим посвистом вылетела ночная птица.
– Люблю тебя… – сказал он Ане.
Они снова были в маленькой московской квартире. На столе под лампой лежал раскрытый альбом. На белизне листа пламенел алый мазок.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Счастливчик проснулся на широкой кровати под шелковым балдахином, отороченным горностаем; балдахин был увенчан золотым мальтийским крестом – подарок магистра тайного ордена; спустил босые ноги на пол, осторожно, чтобы не задеть фарфоровую ночную вазу с журавлями – подарок премьер-министра Японии; сунул ноги в удобные шлепанцы, изготовленные из шкуры кенийского козла, – подарок любезного африканца; потянулся к тумбочке, где находился автоматический массажер в виде лягушки, – подарок американского президента; стянул с вялого после сна тела ночную рубашку, улегся, поставил себе на грудь массажер, нажал кнопку, и электронная лягушка стала скакать по всему его телу, перебирая лапками, массируя каждую жилочку, при этом приятно пела голосом Элвиса Пресли.
В эти минуты, перед началом тяжелого рабочего дня, под нежные, возбуждающие прикосновения лягушки, его посещали странные томления, загадочные недоумения, необъяснимые предчувствия, которые объединяло таинственное, не оставлявшее его вопрошание: «Кто я?» Он знал, что является Президентом могучей страны, любимцем многочисленного народа, героем многих повествований, баллад и красочных комиксов; помнил, что получил в управление эту русскую державу из рук своего великого Предшественника, совершавшего теперь кругосветное турне, в котором только вчера показывал изумленным полинезийцам, как ловко и бесстрашно поглощает мохнатых пауков-птицеедов; помнил, как упрямо шел к этой заветной цели, посещая сначала горнолыжную школу, а потом секцию карате: упорные схватки за власть – передние и задние подсечки, кувырки, подножки, работа прессом и ягодицами; упоительная сладость стремительных спусков по сверкающей, полной опасностей трассе и мерные, успокоительные подъемы в вагончиках канатной дороги, откуда отлично видны все коварные места, резкие изгибы, незаметные выбоины и ухабы; помнил юность, когда впервые был отмечен на конкурсе любителей природы, сделав удачное чучело тушканчика, а также детство, которое прошло в собирании фантиков и спичечных коробков.
Однако младенчество было покрыто туманом. Родословной не существовало. Имена отца и матери оставались неведомы. И это мучило его, рождало беспокойные сны, побуждало вести дневник, где на всех страницах, помимо записи погоды, перечня съеденных блюд и рейтинга, присутствовал неизменный вопрос: «Кто я?»
Электронная лягушка остановилась, повинуясь таймеру, соскочила с паха и вспрыгнула на тумбочку. Счастливчик, разогретый массажем, отправился совершать водные процедуры.
Напуская воду в большую белую эмалированную ванну, глядя, как падает шумная вода из блестящего хромированного крана, испытал знакомое, посещавшее его каждое утро переживание. К этой белой гладкой, покрытой эмалью ванне, наполняемой прозрачной, чуть зеленоватой водой, он испытывал сладкую нежность, безграничное доверие, какие ребенок испытывает к матери. Ее белизна, овальные формы, теплая влага рождали в нем реликтовую память о материнской груди, млечных ароматах, глубоком, теплом вместилище.
Ванна наполнялась, в прозрачной воде бегало и изгибалось отражение света, и этот электрический блеск, острые, пронизывающие воду молнии также волновали его, рождали сыновье чувство к отцу, к его мужественной воле, импульсивному пылкому нраву, который присутствовал в мерцающих, плещущих отражениях, странным образом сочетался с его жизнью и происхождением.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
