Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Я сплевываю очередную косточку и вытираю тыльной стороной ладони липкие губы. Весь пол душевой усеян черными арбузными семенами. На белом фоне они похожи на полчища тараканов, выползших из какого-то голливудского ужастика. Они не двигаются, словно замерли в ожидании сигнала к предстоящей атаке. Кажется, еще секунда, и они засуетятся, забегают, зашуршат своими черными тельцами. Я кидаю обглоданную арбузную корку в мусорную корзину под раковиной и беру новый ломоть. Мой желудок переполнен. Надо срочно рыгнуть. Я издаю нечеловеческое «р-р-р-р» и чувствую облегчение. Ненужный воздух вышел — есть место для продолжения банкета. Я ломаю обмороженными губами верхушку очередного арбузного айсберга.
Удивительно, 99,9 процента людей приходят в этот мир, чтобы исчезнуть, как будто их и не было. Но почему-то это их не волнует. Эти девяносто девять процентов прыгают, совокупляются, едят, спят и радуются жизни. А если грустят, то недолго, да и то вовсе не по причине собственной никчемности. Почему? Почему это не бесит никого так, как меня? Я что, урод? Меня уронили в детстве? Мне рассказывали не те сказки? Когда мне было четырнадцать лет, я решил, что в тридцать пять лет застрелюсь. Это нормально. Кому из подростков не казалось, что в тридцать пять лет жизнь заканчивается? Но лишь я один методично отсчитывал каждый год, сколько мне осталось до отведенного самим мной предела. Потом стукнуло тридцать пять. Застрелиться не удалось, но что-то внутри щелкнуло, перегорело и погасло. Теперь я труп. Я запрограммировал себя на это умирание и теперь терпеливо жду, когда за душой отправится тело. Тело хнычет, капризничает, привередничает. Оно не хочет умирать. Оно хочет есть, спать и трахаться. Его программировал кто-то другой. И на другой срок. Оно не понимает, что оно давно пусто. Оно бегает, как петух с отрезанной башкой, и уверено, что это все еще жизнь.
Я пытаюсь доесть последний кусок арбуза, но он уже не лезет в горло. Только сейчас сквозь шелест работающего телевизора я слышу странные звуки за стеной. Стены здесь практически из картона. Слышимость такая, что слышен писк приходящих на телефоны соседей СМС. Дыдымс! Что это? Что-то шмякнулось об стену. Потом с шуршанием сползло. Детский кашель. Потом капризный женский голос: «Мне больно!» Мужской неразборчивый голос. Потом снова шлепок об стену. И снова шуршание сползающего чего-то. Снова детский кашель. Ощущение, что кого-то с завидным упорством швыряют об стену. Дыдымс! И снова женский голос: «Не надо!» Я держу в руках капающий арбуз и прислушиваюсь. Если там трахаются (допустим, стоя у стены), то при чем тут детский кашель? (Не на глазах же у ребенка!) Кроме того, шлепки о стену происходят с интервалом в десять-пятнадцать секунд — так медленно не трахаются даже черепахи. Наконец, в наступившей тишине слышен серьезный и внятный мужской голос: «Это уже не смешно. Я сломал палец». Женское неразборчивое бормотание. Я рад, что он сломал себе палец. Жаль, не голову. Но через минуту слышен очередной шлепок об стену и снова то же сползающее шуршание. Блядь! Чем они там занимаются? Ужасно хочется пойти, постучаться и вежливо спросить: «А что вы тут делаете?» В принципе, сексуальными играми в этом отеле никого не удивишь. Это порнушный отель. Так мне сказали в первый день, когда я приехал в Одессу. Сюда приходят потрахаться. Туристы приводят блядей. Местные мачо — приехавших туристок. Здесь даже можно снять комнату на два часа. Реклама отеля развешена но всему городу — «Негде уединиться? (как бы подмигивает плакат и тут же услужливо подсказывает название отеля и предлагает решение) 75 гривен за два часа!» Здесь не спрашивают документов. Здесь даже есть бесплатный порноканал в телевизоре. Я слышал, как девушка на ресепшене раздраженно отвечала кому-то по телефону: «У нас сотни лиц в день перед глазами проходят. Я не могу всех запомнить. Да нет у нас видеонаблюдения! Мы не лезем в частную жизнь. Люди платят, снимают комнату и уходят!» Видимо, звонила ревнивая супруга — искала своего благоверного. Бдыщь! Я снова вздрагиваю. Опять швыряют что-то. Кажется, я лишний даже в своем собственном номере. Я вынужден выслушивать эти удары об стену, женский капризный голос, мужское бормотание и странный детский кашель. После арбуза мне хочется курить. Но курить здесь негде. В моем номере даже нет окон. «Нет окон?» — спросила Е., когда я ей рассказал о своем отеле. «Да и с дверьми, прямо скажем, напряженка», — ответил я. Это правда. Дверь маленькая и плохо запирается. Но с окнами совсем беда. Вообще-то меня устраивает отсутствие окон — солнце не бьет по утрам в глаза. Можно пить всю ночь в каком-нибудь баре, а потом дрыхнуть полдня, как будто все еще ночь. Но курить без окон тяжело. Интересно, что в противопожарной инструкции, висящей на двери, написано: «Если вы видите снаружи дым, не открывайте окно. Если дыма нет, откройте окно и вывесите наружу простыню или одеяло. ЗОВИТЕ НА ПОМОЩЬ». (Последняя фраза именно такими орущими заглавными буквами.) К сожалению, в номере, где нет окон, довольно трудно следовать совету открыть окно. Мне кажется, это моя главная беда. Я ощущаю себя человеком, которого запихнули в этот мир, забыв вручить инструкцию по применению подаренной жизни. Или еще хуже: дали инструкцию, но не ту. То есть все люди как люди — шагнули в мир, крепко сжимая в своих розовых морщинистых кулачках памятку с названием «Как надо жить», а я один ввалился с мятой инструкцией от холодильника или пылесоса. И куда теперь жаловаться? В какие инстанции писать? Да и не хочу я жаловаться. Я хочу увидеть Е. Она снимает комнату всего в получасе ходьбы от меня. Но сегодня утром она села в поезд и уехала обратно в Москву. Мы с ней существуем с опозданием в день. Как люди на разных полушариях планеты. Я достаю сигарету и, послав к черту все сигнализации мира, закуриваю. От Е. мысли сами собой перескакивают к П. Она — моя последняя бывшая. Я думаю, что сейчас она, наверное, трахается со своим новым ухажером. В груди что-то сжимается и на секунду становится тяжело дышать. Надо же… Я был ее первым мужчиной. По иронии судьбы я же был и третьим. Вторым вклинился какой-то тип, к которому она ушла, чтобы затем вернуться ко мне. Можно сказать, я получил золотую и бронзовую медали. Кстати, еще неизвестно, какая из них более ценная.
Я думаю о том, с кем она сейчас. Я мысленно представляю всех ее друзей в постели с ней. Л., С., И… Дойдя до И., мое воображение встает в ступор. Он толстый, и у него лицо идиота. Мне приходится почти изнасиловать свою фантазию, чтобы представить его на ней. Когда мне это наконец удается, я чувствую, что съеденный арбуз внутри меня, разложившийся и разжеванный, как будто бы снова собирается в единое целое, чтобы, распухнув, выйти через рот, разорвав меня на части. Я делаю глубокий вдох-выдох, держа в дрожащей руке сигарету. Я достаю из мусорного ведра арбузную корку и вдавливаю в нее бычок сигареты. Войдя в розовую мякоть, он шипит и тухнет. Этот фрейдистский образ снова будоражит мою память.
Бляха-муха! Как этому второму (а теперь и четвертому) удалось так быстро затащить ее в постель? Я бился над этим полгода. Они даже и не подозревают, что когда-то она боялась смотреть на мужской член. Стеснялась. Просила выключать свет и не ходить голым. Я построил Рим, я отдал его варварам. Ликуйте, смерды. Спокойно. Вдох-выдох.
Все мои мысли — полная ерунда. Никто никому ничего не должен. Мы приходим одни в этот мир, одни уходим. Какие уж тут долги. Но с другой стороны, если вдуматься, не очень-то приятно жить в мире, где каждый считает, что никому ничего не должен. Я в таком мире не хочу жить. Я встаю и собираю склизкие арбузные семечки. Я за чистоту.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
